Джон Толкин - Хоббит или туда и обратно
Все когда-нибудь кончается, даже наш рассказ. Наступил день, когда открылась местность, в которой Бильбо родился и вырос, и где каждая кочка и каждое деревце были знакомы, как пальцы на руках и ногах. С пригорка он увидел свой родимый Холм и, внезапно остановившись, произнес:
Вдаль и вдаль ведут дорогиСквозь туман, дожди и снег,Через горные отроги,К берегам подземных рек;
Под деревьями густыми,По траве и по камням,Над ущельями глухимиПо разрушенным мостам.
Вдаль и вдаль ведут дорогиВ ясный день и под луной,Но однажды скажут ноги:Поворачивай домой.
И глаза, что повидалиКровь и смерть в долинах тьмы,Видят вновь родные далиИ любимые холмы.
Гандальф повернулся к хоббиту.
– Бильбо, дорогой, — сказал он, — что на тебя нашло? Ты совсем не тот, что прежде.
И так они проехали по мосту, и мимо мельницы у реки, и оказались перед самой норой.
– Батюшки! Что происходит? — вскричал Бильбо.
Возле норы наблюдалась непонятная суета, самый разный народ, респектабельный и сомнительный, толокся у двери, многие входили и выходили, не вытирая ног, как с досадой заметил Бильбо.
Если он удивился, то как же удивились остальные! Бильбо вернулся в самый разгар аукциона! На воротах висело большое объявление, на котором черными и красными буквами значилось, что двадцать второго июня господа Грабб, Грабб и Берроуз пустят с молотка имущество покойного Бильбо Бэггинса, эсквайра, из Бэг-энда Под Холмом, что в Хоббитоне. Торги начнутся в десять часов ровно. Сейчас было время ланча, и многие вещи уже ушли за разные цены, от всего ничего до ломаного гроша (что не редкость на аукционах). Родственники Бильбо Саквилль-Бэггинсы деловито измеряли комнаты, проверяя, встанет ли их мебель. Короче, Бильбо признали умершим, и далеко не все, кто так уверял, были рады видеть его целым и невредимым.
Возвращение мистера Бильбо Бэггинса наделало шуму под Холмом, за Холмом и за Рекой. Кривотолки и пересуды не умолкали несколько месяцев, а свои дела Бильбо приводил в порядок еще не один год. Очень не скоро мистера Бэггинса окончательно признали живым. Особенно трудно было убедить тех, кто за бесценок приобрел его вещи; под конец, чтобы сберечь время, Бильбо пришлось выкупать собственную мебель. Значительная часть серебряных ложек как в воду канула. Сам он грешил на Саквилль-Бэггинсов, а те, в свою очередь, объявили вернувшегося Бэггинса самозванцем и при встрече с ним поджимали губы — так им хотелось жить в его чудесной норе.
Вскоре Бильбо понял, что лишился не только ложек, но и репутации. Да, он до конца своих дней сохранил дружбу эльфов, уважение волшебников, гномов и прочего заезжего люда, однако уже не считался вполне респектабельным. Хоббиты по всей округе считали его чудаком, за исключением племянников и племянниц с туковской стороны, да и тем взрослые настоятельно советовали держаться подальше от дяди. Увы, должен сказать, что Бильбо ничуть не огорчался. Он был вполне доволен; песенка чайника на огне еще больше радовала его слух, чем в тихие дни до появления незваных гостей. Меч висел над камином; кольчуга красовалась в передней, пока Бильбо не отдал ее в местный музей. Золото и серебро в основном ушло на подарки — полезные и дорогие, чем до определенной степени объясняется любовь племянников и племянниц. Волшебное кольцо он хранил в большой тайне, потому что надевал его главным образом перед приходом докучливых посетителей. Он взял обыкновение писать стихи и навещать эльфов. Хотя многие качали головами, крутили пальцами у виска и говорили: «Бедняга Бэггинс», хотя мало кто верил его рассказам, Бильбо был очень счастлив до конца своих дней, а прожил он на удивление долго.
Как-то осенним вечером, несколько лет спустя, Бильбо сидел у себя в кабинете и писал мемуары — он подумывал назвать их «Туда и обратно, или каникулы хоббита», — когда в дверь позвонили. Это были Гандальф и гном, причем не кто иной, как Балин.
– Заходите! Заходите! — воскликнул Бильбо, и вскоре все трое устроились в креслах у очага. Если от Балина не ускользнуло, что жилетка на Бильбо заметно раздалась вширь (и на ней настоящие золотые пуговицы), то и Бильбо приметил, что борода у гнома стала на несколько дюймов длиннее, а расшитый каменьями кушак поражает великолепием.
Разумеется, заговорили о старых временах. Бильбо спросил, как дела под Горой. Судя по всему, они шли прекрасно. Бард заново отстроил Дейл, и люди потянулись к нему с Озера, с юга и с запада. В долине вновь зазеленели поля и сады. Каменная пустыня теперь цвела весной и плодоносила осенью; ее наполнили птичий гомон и голоса жнецов. Озерный город на новом месте процветал пуще прежнего, лодки, груженые добром, сновали по реке Быстрой, а эльфы, люди и гномы в этих краях жили в мире и согласии.
Старый мэр плохо кончил. Он получил от Барда много золота для жителей города, но, будучи подвержен драконьей болезни, бежал, прихватив большую часть сокровищ. И умер от голода в каменной пустыне, покинутый своими спутниками.
– Новый мэр поумнее, — сказал Балин, — и в большой чести у горожан, потому что нынешнее процветание считают его заслугой. Жители слагают песни, в которых поют, что при нем реки потекли золотом.
– Значит, старые пророчества все же сбылись! — воскликнул Бильбо.
– Конечно! — отвечал Гандальф. — А как же иначе? Уж не разуверился ли ты в пророчествах только потому, что сам помог им осуществиться? Не думаешь же ты, что твои приключения и чудесные избавления происходили по чистому везению, исключительно ради твоей пользы? Ты славный малый, мистер Бэггинс, и я очень тебя люблю, но, в конечном счете, ты всего лишь маленький хоббит в большом-пребольшом мире!
– Вот и славненько! — сказал Бильбо со смехом и протянул ему табакерку.
Сноски
1
Взгляните на карту в начале книги и вы увидите эти руны, начертанные алой краской.
2
сын Азога (см. стр)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});