Елизавета Дворецкая - Весна незнаемая. Книга 2: Перекресток зимы и лета

– Здравствуй, лебедь моя белая! – прошептал Светловой. Он не мог при ней говорить громко, будто боялся спугнуть чудесное легкое видение. – Как я по тебе стосковался… А ты ждала меня?

– Я? Ждала? – Леля опять улыбнулась, и к его чувству счастья примешалась мучительная боль. Он любил дочь Лады со всем пылом человеческого сердца и никак не мог примириться с тем, что богиня так любить не может.

– Радость моя! – не желая об этом думать, Светловой шагнул к ней ближе и обнял ее.

Леля обняла его в ответ, его обдало запахом листвы, нагретой первым солнечным лучом, нежные губы коснулись его губ… И тут же она исчезла. Светловой поднял голову: Леля стояла в трех шагах, прислонившись к березке, и смотрела на него с той же безмятежной улыбкой. И так тоже бывало всегда, при каждой их встрече. Он давно смирился с этим. Весна – только обещание. «Если я стану твоей женой, это буду уже не я!» – сказала ему Леля давным-давно. А оставаясь собой, она могла только обещать любовь, но не давать ее. И с этим она сама ничего не могла поделать. Не могла она даже желать чего-то другого: в ее природе не было даже сознания другой жизни. Она – Весна, только цветок. Ягода – уже другая…

Светловой вдруг вспомнил Даровану. Где-то в мире есть другая Леля. И, может быть… Если силу божества примет на себя та, другая, что же станет с этой? Может быть, она сумеет остаться с ним, утратит божественный дух и станет простой девушкой? Если бы только это сбылось, если бы она, эта ненаглядная краса, без которой он уже не умел жить, осталась с ним навсегда! Если бы он мог вывести ее из этой рощи, привести в свой дом…

Нет. Полет мечты оборвался. У нее нет тела, того самого, которое он напрасно пытается обнять – это морок. Да он и не хотел иного. Красота Лели так покорила его именно потому, что была неземной. А привести ее в дом, жить с ней – это будет не она, и он не будет счастлив с ней. Ему нужна только эта – богиня, сама юность и красота, которую нельзя вывести за пределы священной рощи…

– Что ты опечалился, сокол мой ясный? – ласково спросила Леля. Она снова подошла, нежной теплой рукой погладила Светловоя по щеке. Он взял ее руку, и на сей раз она не исчезла. – Отчего так невесел? Или ты мне не рад?

– Что ты говоришь, солнце мое ясное! – ласково ответил Светловой. – Да я тебе одной только и рад, а без тебя света белого не вижу!

Чистое, нежное, почти детское личико богини было так близко, что он мог разглядеть каждую ресничку. Но он уже знал, что вглядываться не надо: тогда вместо черт лица глазам предстанет переливчатое радужное сияние, похожее на игру солнечных отблесков росы на листве. И зримый ее образ исчезнет. Нет, она не может утратить божественный дух и стать земной девушкой – в ней ведь нет ничего, кроме этого духа, он уйдет – и от нее ничего не останется, просто ничего. У нее нет смертного человеческого тела, нет того, что называется душой. Ее сияющее юной прелестью лицо и есть ее душа – душа мировой юности и красоты. Ей ничего нельзя объяснить про мир и людей.

– Тогда отчего ты так грустен? – продолжала Леля. В ее глазах появилась тревога, и даже рука, которую держал Светловой, немного похолодела. – От тебя холодом веет! – пожаловалась она. – Это все Старуха! Боюсь я ее! Погубит она меня!

На голубых глазах показались слезы, головки желтых цветов в ее венке опустились, и сама ее кожа стала холодной, как кора молодых березок на морозе. Светловой поспешно обнял ее. У него щемило сердце от пронзительной нежности к ней и страха за нее.

– Не бойся, лебедушка моя! – заговорил он. – Не достанет тебя Старуха! Ей сюда никак не войти! Ты от нее навек ушла!

Леля успокоилась, ее кожа опять потеплела. Светловой хотел спросить ее о том, что было у него на уме, но не смел, боясь снова растревожить ее. Они медленно брели по роще, и березки склонялись к ним, что-то шептали своими листочками, обещали вскоре распуститься в полную силу и зашуметь, загомонить, запеть… Они лгали, и Светловой уже не верил им. В блеске первоцветов ему виделись золотые глаза Дарованы, и они смотрели на него строго, требовательно. Светловой гнал от себя ее образ, старался вернуть ощущение блаженного покоя и счастья, но не мог. Этот светлый весенний мир уже не казался ему безопасным. Он казался призрачным, словно его благотворные силы на исходе, и первый же порыв зимней бури опрокинет радужную стену, ударит морозом эти нежные листья и цветы, и сама Леля растает легким облачком…

– Скажи мне, душа моя! – вдруг начал он, крепче сжав руку Лели.

– Что, милый мой? – Богиня обернулась к нему, и ее глаза сияли блаженным теплом весеннего неба.

– А нет ли из рощи пути в Ледяные горы? – Светловой не знал, как подойти к этому вопросу, и начал прямо с него.

– В Ледяные горы? – Леля остановилась и задрожала. От нее покатились волны почти зимнего холода и легкий запах оттепели. – Зачем в Ледяные горы? Мне туда не нужно. Мне туда дороги нет. Там другая спит.

– Другая? – Светловой опешил. Он помнил, что об этом говорила Дарована, но ему не приходило в голову, что сама Леля знает об этом. – Какая другая?

– Другая Весна, – ответила Леля. Она стояла, опустив руки и слегка покачиваясь, как березка на ветру. – Другая… Та, что дух весенний в себя приняла… Что через зиму пошла, Велеса повстречала и в Ледяные горы с ним ушла. А как выйдет она оттуда, так ее будет власть, а мне конец придет…

– Конец! – Светловой в ужасе схватил ее ледяные руки. – Что ты говоришь, солнце мое!

– Правду истинную говорю. – Леля перестала дрожать и подняла на него глаза. Они были спокойны и пусты, как голубые кусочки льда. – Ты должен знать, ясный мой сокол. Идет за мной Старуха… Видишь, какая я стала. – Она слегка склонила голову вбок. – Только на этой горе – все владение мое. Раньше жила я на земле недолго, зато была широка, словно сама земля. Теперь живу я в роще вечно, зато мала роща, и я с ней мала… Скоро совсем пропаду. Не живу я уже, голубь мой белый. Не живу… Морок один… А как гром грянет, молния пламя пустит – рассеется морок. Исчезну я…

– Нет, нет! – твердил Светловой, сжимая ее руки. – Не надо! Не говори так! Ведь можно же что-то сделать!

– Вот и сделают! – Леля улыбнулась, глядя на него ласково и отстраненно. – Другие сделают… Перун сделает, Велес, Макошь… Другую Лелю сделают. А меня уже нет.

– Как же – нет! Вот она ты, и я люблю тебя! – Светловой тормошил ее, точно хотел разбудить от тяжелого сна, в котором она говорит такие страшные вещи. Его мучало раскаяние: ведь это он своей жадностью погубил ее, эту красоту, запер в роще и тем обрек на гибель! Это, последнее, он осознал только сейчас, и никогда еще собственный поступок не казался ему таким чудовищным. – Я люблю тебя! Не покидай меня! Жизнь мою возьми, только не умирай!