Алексей Пехов - Страж. Тетралогия

Я склонился над Гертрудой, все еще находящейся в трансе. Кость больше не торчала из ее руки, но кровь до сих пор сочилась.

— Тебе представилась уникальная возможность спасти нам жизни. В раю это зачтут. А пока просто позволь сказать, что я очень благодарен.

Это несколько примирило его со случившимся и теми моральными травмами, которые он заработал. На всякий случай я влил еще немного меда:

— Позволяю тебе напоминать мне о твоем подвиге в любое время и по любому поводу.

— Я непременно этим воспользуюсь, — ядовито произнес он, все еще дуясь. — А также попрошу запомнить, что это был первый и последний раз, когда я попался на твою удочку. Больше я в таких фокусах не участвую. От них слишком сильно попахивает дьявольщиной.

Я не стал ему говорить, что и сам не горю желанием использовать свой дар подобным образом, так как увидел, что на краю поляны стоит уже знакомая мне девушка в голубом платье. Я сделал шаг в ее сторону, и она поспешно отступила за деревья.

— Удивительно, — произнесла Гертруда, задумчиво разглядывая свою руку и осторожно шевеля пальцами. — Проповедник, ты меня поразил до глубины души.

— У ведьм не может быть души, — буркнул тот.

— Крайне философский вопрос, — улыбнулась она. — Не знаю, как у других, но поверь, моя душа находится при мне. Так вот, ты меня поразил, и я беру свои слова обратно. От тебя все-таки есть толк.

Проповедник громко, презрительно фыркнул, но было видно, что он очень доволен этим неожиданным признанием.

Мы остановились на краткий отдых уже в сумерках, когда осенний лес засыпал, а ледяной ливень вытекал из низких облаков с неторопливой покорностью судьбе, заливая все вокруг холодной безнадегой. Свод волшебного купола, как и в прошлый вечер, защищал нас от влаги, земля нагрелась от колдовства, даря комфорт и уют. Единственное, чего не было, так это еды. Мы были голодны, и наши животы то и дело требовательно напоминали нам о себе.

Где-то далеко что-то ревело и трещало, ломая подлесок, а затем угомонилось, оставив лишь шелест бесконечного дождя по буро-желтым, опавшим листьям.

Рука у Гертруды зажила, хотя по ее осунувшемуся лицу было видно, что заклинание лечения далось ей нелегко. Я сказал об этом, на что колдунья усмехнулась и заметила:

— По гримуару Марбаса,[41] для лечения лучше использовать свежую кровь младенца и только что убитого с помощью удушения пожилого человека в пропорции два к трем. Желательно, чтобы она настоялась несколько ночей на перекрестке, рядом с которым растет таволга. Как ты помнишь, мне пришлось употребить для этого собственные силы. Ничего. Завтра все будет в порядке. А уже сегодня я планирую ночевать в трактире.

— Мы пойдем ночью?

— До темноты почти час. Мы успеем. Тьма!

С неба, на плаще, словно на распахнутых крыльях, на нас упал человек. Я прыгнул к арбалету, но тот словно свинцом налился.

Гертруда сдула с ладони проклятие, оно окутало незнакомца и растаяло, не причинив ему вреда.

— Будем считать, что вы переволновались, и поэтому вашу встречу нельзя назвать гостеприимной, — сказал он, касаясь ногами земли.

Этого громилу я уже видел на балу — тот самый, что скакал на лохматой лошадке, а теперь прибыл налегке. Приметный плащ из желтого меха, шляпу и платок, закрывающий лицо, я узнал без труда.

— Чего тебе здесь понадобилось, Януш? — зло спросила Гертруда, вскакивая на ноги, и вокруг нас замерцал купол.

— Сядь и убери кинжал, страж, — велел колдун. — Я терпелив, но отнюдь не свят. Не стоит тебе делать глупости. Ты слишком ослабла, Гертруда, чтобы быть для меня опасной, и это меня не остановит. — Он ткнул пальцем в мерцание. — Вас было очень сложно найти, в Кайзервальде оказалось слишком много людей. Отдай то, что ты взяла, и я уйду.

— Не понимаю, о чем ты.

— Прекрасно ты все понимаешь, — глухо сказал он. — Я прилетел в Кобнэк за тем же, за чем и вы, но ты меня опередила. Душа нужна мне.

— Скажи честнее — она нужна Ордену Праведности, которому ты служишь, — холодно отозвалась девушка.

— Пусть так, — не стал спорить мужчина. — Важно другое, сейчас я смогу справиться с вами. Ты перешла мне дорогу. Он — использовал дар для убийства людей, хотя стражам это запрещено. Я могу арестовать его и в цепях отвести в тюрьму Ордена. И даже Братство его не спасет оттуда, Гертруда.

Во время этого разговора Тыква флегматично летала вокруг стоянки, изредка клацая челюстями, но когда Гера упомянула Орден, одушевленный овощ остановился как вкопанный и недобро уставился на Януша. Человек заметил, что я смотрю в сторону, скосил глаза, но ничего не увидел. Слуга Ордена не обладал даром, он был всего лишь колдуном.

— Возможно, стоит отдать ему душу, Гертруда, — тихо сказал я.

Она удивленно воззрилась на меня. Проповедник сдавленно кашлянул.

— Если он из орденцев, у нас могут быть неприятности, — уточнил я. — Но если мы заключим сделку, то Орден Праведности о нас забудет?

— Да, — тут же ответил Януш. — Вы отдаете мне душу. Я оставляю вас в покое. Орден ничего не узнает.

Тыква понимающе хрюкнула и подлетела к нему сзади, буравя затылок колдуна взглядом.

Гертруда наконец тоже обратила на нее внимание, но пока не поняла, что происходит. Хотя догадалась, в каком направлении следует действовать.

— Ты скотина, Януш! — прорычала она, вытащив из-за ворота цепочку с кулоном. — Сколько тебе заплатили законники за эту работу?

— Гораздо больше, чем тебе. Потому что не в правилах Братства оплачивать труды собственных стражей. Как видишь, быть с Орденом гораздо выгоднее.

— Я так не думаю, — негромко произнес я, и Януш подавился воплем, потому что Тыква, перестав церемониться и примеряться, в один укус оторвала ему руку.

Я отвернулся, не желая смотреть на кровавое пиршество. Вопли продолжались всего несколько секунд, затем раздалось поспешное чавканье, сытая отрыжка, и на месте, где только что стоял человек, остался лишь окровавленный плащ и пустая тыква, без всякого намека на присутствие одушевленного.

— Что это было, Людвиг? — От случившегося проняло даже Гертруду, о Проповеднике и речи не было. Из-за кустов раздавались молитвы вперемешку с богохульствами.

— Надо полагать, мастер Пугало решил принять участие в беседе, — осторожно произнес я. — Оно с чего-то крайне невзлюбило представителей Ордена. В Вионе прирезало Александра, а здесь ему никакого дела не было до того, что происходит, пока оно не узнало, что это человек Ордена.