Хозяйка Горячих ключей (СИ) - Брай Марьяна

— Вот история, которую я придумала. Ее написала не я, а Ольга. И, думаю, она вправе издать эту книгу. Здесь есть и князь, который женился на героине. Если ты против, она перепишет героя… - Саша посмотрела на Романа, держащего стопку кое-как прошитых листов.

— Хорошо, я прочту в дороге…

Рано утром он уехал, а Саша продолжила ту жизнь, которую начинала здесь.

Настоящая весна началась через месяц. Снег начал таять под стоящим высоко солнцем, собираясь в ручьи, а потом реки, которые спускаясь с гор бурными потокам к морю, поили его новыми водами. Саша ждала, когда просохнет земля, чтобы можно было гулять до станции пешком. Сын Лизаветы как хвостик ходил за ней по пятам, много говорил, охотно слушал ее рассказы о выдуманном мире, где мальчишки вроде него катаются на электрических самокатах и обещал, что, когда обучится, создаст такие же. Саша грустно улыбалась его заявлениям, ведь здесь совсем иные законы.

Она много думала о запретах, введенных в этом мире. Может, они и правда помогали сдерживать гонку вооружений, а следствие - и войны. Но кто знает, что будет дальше?

— Саша, я обежала все поместье, чтобы найти тебя. Не ходи одна в лес, - запыхавшаяся Ольга в наспех накинутой спортивной кофте догнала ее на дороге в сторону станции.

— Что случилось? – Саша вдруг поняла, что последний месяц они живут без потрясений, и не хотелось бы снова проходить эти встряски.

— Идем домой. Я должна тебе кое-что показать, - подруга просто тянула ее в сторону поместья и отказывалась что-либо отвечать.

Дома, быстро скинув грязные сапожки и пальто, девушка потянула ее в свою комнату. Лиза была на занятиях с девушками, а Иван, скорее всего, мастерил что-то с Лаврентичем.

— Садись, - Ольга взяла со стола кипу бумаг, в которых Саша узнала ее черновик, - Вот. Ты знаешь в нем каждую букву.

Саша хмыкнула, потому что знала его не как страницы с текстом, а как свою настоящую жизнь.

— А вот это… Это прислал князь. Он вернул роман, но я только сейчас увидела, что он добавил несколько страниц! – руки у Ольги заметно тряслись. – Он лежит почти месяц, Саша, и я только увидела их…

— Да в чем дело? – Саша приняла знакомые листы, а Ольга достала из-под них два новых. Они отличались цветом бумаги, почерком. У Саши вдруг ёкнуло сердце: почерк был очень знакомым.

‍‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‌‍

69.

«Пятнадцать лет. Много это или мало? Если ты живешь счастливо, если все эти годы ты рядом с любимыми людьми, если жизнь твоя наполнена смыслом, радостью и любимым делом - это мало. Но если все эти годы ты только и думаешь о потерянном, о том, что все могло быть иначе, эти годы кажутся пыткой. Жизнь тянется и тянется, и единственное, что удерживает тебя в ней – страх перед грехом, величайшим грехом.

Сердце и раньше не было идеальным, но врачи знали свое дело: правильно подобранные лекарства, отказ от курения и регулярная зарядка держали кардиограмму в пределах нормы. Но в тот день все произошло совершенно неожиданно: выскочивший на рельсы медведь встал на задние лапы, подняв передние: так, будто хотел остановить состав, вес которого превышал его в несколько сотен килограммов. Глухие леса полны неожиданностей, но эта произошла со мной впервые.

Медведь словно вышел, чтобы проститься с жизнью. Время замедлилось для меня, и казалось, я видел сухие травинки в его шерсти. В момент, когда он остался позади сердце дернулось. Я потянулся к карману, но в эту секунду, проснувшийся напарник спросил, что произошло, и я, глубоко вдохнув, понял, что таблетка не требуется. Оставив помощника вести эту махину, прилег.

Я открыл глаза в светлой комнате. Свет лился из огромных окон, будто на улице лето, хотя, вчера этот медведь на рельсах был весь в снегу. И тут я вспомнил, что видел в его шерсти сухие травинки.

Поразился, что сон такой странный. А потом решил, что я в больнице, но комната была совсем не больничной. Каковы же были мои удивление и страх, когда я обнаружил, что я больше не мужчина в предпенсионном возрасте: с сединой, морщинами на лице и криво сросшимся, сломанным в детстве указательным пальцем. Наверное, только ты сможешь понять меня. Ведь я не ошибся?

Бог пошутил, дав мне эти пятнадцать лет, поселив в теле десятилетнего избалованного няньками мальчишки. Если бы тогда, очнувшись в светлой комнате, увешанной игрушечными корабликами и якорями, я знал, что нужно просто ждать…. Ждать, когда сюда придешь ты… Я бы подготовился, я встретил бы тебя, рассказал, как привыкнуть к новому, как смириться с этими переменами. Но я не знал.

Очень тяжело вести себя как мальчишка, скрывать свой интерес к библиотеке отца, терпеть учителя, раскладывающего материал, который я знал уже много лет. Но тяжелее всего – смириться, что Бог не дал мне дожить с тобой свои годы, а дал новую жизнь с памятью о старой. Наверное, у него там, на небесах, произошла какая-то ошибка, и он не стер мне память после смерти. Но сейчас я уверен: это не ошибка, это его подарок нам.

Все эти пятнадцать лет я учился, много трудился, много пробовал и даже уже смирился с тем, что мне предстоит жениться на девчонке, которая бредит идеей стать писателем. Ее рассказы были посредственными. Но балованой девочке, любимице отца, было позволено все. Я искренне присматривался к тощей, темноволосой и прыткой, как олененок, девчушке, пытаясь представить, как буду жить с ней. Надеялся, что полюблю, но не видел в ней тебя, и мой интерес угасал. Я видел в ней только ребенка.

В тот день, когда я впервые приехал в Пятигорье, где была ты… Ты развернула конфету и задумалась над ней на пару секунд… мое сердце грохнулось в пятки. Ты делала так каждый раз, будто сомневаясь, стоит ли есть сладкое. Раньше я любил подшучивать над тобой. Ты злилась так красиво, но ведь знала, что я все делал любя. И здесь, когда я искал причину, чтобы тебя задеть… ты злилась точно так же. И мое сердце пело от радости. От радости, что в этой девочке есть что-то от тебя. От тебя настоящей….»

Саша упала бы, если не стояла возле кровати. Слезы текли по щекам, руки тряслись. Недочитанный текст не размывался на мокрых от слез страницах только потому, что он был написан карандашом. Он всегда писал карандашом… ненавидел с самого детства перьевые ручки, потому что торопился. Всегда торопился и получал укоры от учителей и родителей за кляксы, за кривые буквы.

— Сашенька, Саша… - тормошила ее Ольга, но она не реагировала. Недочитанный текст притягивал, но она хотела подольше пробыть в этой радости от того, что уже знала. Не хотела прерывать эту радость разговором с Ольгой, не хотела отрывать глаза от бумаги, словно боялась, что все исчезнет, все окажется сном или ее фантазией.

— Оставь меня одну, Олюшка. Оставь…

— Меня тоже тронуло это. Я и не думала, что князь может такое придумать. Это же просто… Это же идеальная развязка романа, - Ольга то сжимала ладони в кулаки, то терла их между собой, будто с трудом держать от того, чтобы самой что-то не начать писать.

— Да, иди… принеси кофе, и …

— И конфет, да, сейчас, - Ольга вылетела из комнаты, не затворив за собой двери.

«... Хочу сказать, что в этом мире нет «Алисы в стране Чудес». И когда ты сказала что-то из нее, я испугался. Потому что искал эту, твою любимую книгу, чтобы прочитать моим многочисленным кузенам и кузинам. Но я тогда успокоил сердце тем, что, вероятнее всего, плохо искал.

Слова Софьи повергли меня в шок. Я не знаю, что сдерживало меня, чтобы не спросить: ты ли это? Наверное, я боялся, что надежда растает. Боялся потерять ее, ведь просто даже воображая, что это правда, жизнь становилась более сносной.

Надеюсь, тебе понравится эта глава вашей книги, и оставшиеся мы напишем вместе.

Твой Валентин».

Когда Ольга вошла в комнату, Саша рыдала. Она не могла ничего сказать, не отвечала на вопросы, не обращала внимания на подругу.

Только Дарья, пообещавшая, что приведет в комнату матушку, смогла повлиять на Сашу.