Ведьмина дорога (СИ) - Феверс Анита

Сауле помолчала, будто собираясь с силами, чтобы продолжить рассказ. Я слушала едва дыша. Что-то говорило мне, что ни в одной книжке я не прочитаю правды, которую сейчас с грустью рассказывала златовласая богиня, и я боялась пропустить хоть слово.

- Лаумы всегда приходили на помощь, откуда бы ни прилетал Зов. Они отдавали свои силы до последней капли, порой жертвуя собственной жизнью. Я не делала их такими — они сотворили себя сами, возведя жертвенность во главу угла, — Сауле горестно покачала головой. — И сами же обожглись об этот пламень.

Многие водяницы, особенно те, кто успел воспитать учениц, с болью наблюдали, как девушки, ставшие им родными, не выдерживают и ломаются на пути к овладению даром. Их сгубила та самая жертвенность, непонимание, что порой можно и нужно отступить, чтобы вернуться с новыми силами и выиграть бой со Смертью. Некоторые из лаум пытались оставлять девочек при себе, но свет зари, пылающий в их крови, не позволял юным водяницам жить спокойно. Порой борьба сводила их с ума. Тогда одна из старших лаум обратилась за помощью к дейвасу. Она попросила освободить ее ученицу от света — от моего дара. Ей казалось, что девочка будет счастлива прожить обычную жизнь, в которой не понадобится рисковать своим телом и разумом день за днем, до последнего вздоха. Я вижу тоску и понимание в твоих глазах. Ты 6ы тоже хотела, чтобы я забрала свой дар обратно?

Я смотрела на богиню, пытаясь облечь в слова дикую свистопляску, творящуюся в душе. Молчать было невозможно, но и сказать никак не получалось. Мысли путались и обжигали рот, едва я начинала думать, что нашла нужный ответ. Она стояла передо мной — вечно юная, невыразимо прекрасная, одетая лишь в тонкую белую ткань, украшенную туманной вышивкой, и я должна была сказать ей...

Должна...

- Да, — по горлу будто просыпались колючки, и я сухо сглотнула, прежде чем повторить, уже более уверенно, — Да, хотела. Я мечтала об этом с детства. С той первой деревни, которую нам с мамой пришлось оставить по приказу головы, не желающего «терпеть ведьм у себя под боком». Со дня, когда лучшая подруга, узнав, кто я, бежала прочь с белым от страха лицом. С монеты, полученной мамой за лечение — брошенной в пыль и придавленной каблуком расписного сапога. Потому что «только на коленях раганам должно принимать плату от честных людей».

Я говорила, выталкивая из себя всю скопившуюся злость. Говорила, сжимая кулаки и не замечая, как тускнеет ореол света вокруг Сауле, как ее прекрасные волосы становятся безжизненными, и лишь на концах едва заметно мерцают последние искры. Как опускается взгляд богини, а розовые губы кривятся в болезненной ухмылке. Я выплескивала гнилую черноту и ненависть, наконец, найдя источник моей боли и боли множества других беловолосых девушек, живших до меня.

И когда я почувствовала, что освободилась, на месте боли родилось что-то новое.

- Но не будь я раганой, я не обрела бы Марьяну и никогда не узнала, что такое настоящая дружба.

Теперь мой голос звучал ровно, набирая силу. Сауле вскинула голову, цепляясь за меня взглядом. Она снова наполнялась цветом и сиянием, а я ясно видела на ее месте рассвет — нежный и сливочный, с прожилками сусального золота, купающийся в пухе утреннего тумана.

Вот солнце высунуло первый любопытный луч...

- Не будь я раганой, и множество людей уже обратились бы в пепел на погребальном костре. Не владей я силой, и навьих тварей стало бы куда как больше, а значит, и смертей бы прибавилось.

Вот показался теплый край...

- Без твоего дара я бы никогда не попала в Приречье и не встретила тех, кто отнесся ко мне по-доброму. Не узнала того, кто тронул мою душу.

Между мной и Сауле оставался всего лишь шаг. И я легко преодолела его — для того, чтобы заключить богиню в объятия, погладить ее по голове как маленькую девочку и долго шептать «Ш-ш-ш» в золотистую макушку, чувствуя, как вздрагивают в рыданиях мягкие округлые плечи.

- Прости меня, — плакала она, — Я не желала, чтобы все так обернулось...

Я снова провела ладонью по теплым волосам.

- Если бы я не бежала от своего дара, а развивала его, возможно, я сумела бы найти лучший выход, чем тот, что выбрали те дейвас и лаума.

И вот огромный желтый круг с белой каймой выплыл на нежно-розовый небосвод, прогоняя ночных тварей по норам и вычерчивая мир лучами-дорогами.

Богиня утерла слезы и отстранилась. Завтра я проснусь и либо сойду с ума, осознав, что дерзнула коснуться божества, либо пойму, что все это был лишь сон. Но пока я все еще спала. А во сне — известное дело — нет границ между тремя мирами — явным, тайным и божественным.

- Ты догадалась, верно? — Сауле принялась теребить край золотого пояска. — Дейвас попытался, но у него ничего не получилось. Юная лаума сошла с ума. А через нее безумие проникло и в остальных. В каждую водяницу, хоть однажды задумавшуюся о том, что она хотела бы стать обычным человеком. Когда огненосец понял, что натворил, то попытался исправить содеянное. Заманил всех, кого коснулось проклятие, в непроходимую чащу и высвободил искру. Никто до него не делал ничего подобного. Мы с мужем и не подозревали, до каких невероятных высот он сумел развить свой дар. Ах, какой из него мог бы получиться исследователь! — Сауле мечтательно улыбнулась, но улыбка тут же погасла под тяжестью воспоминаний.

- Он думал, что сумеет побороть собственное колдовство, но вместо этого вывернул мир наизнанку. Лаумы оказались в когтях навьих тварей, и никто не сумел им помочь. Даже мы, боги, оказались бессильны. Дейвасов же тогдашний князь объявил спасителями и поставил по правую руку от себя. В тот день мы потеряли слишком многое. Среди дейвасов нашлись те, кто жаждал большего, чем быть щитом при лаумах. Они быстро поняли, что остались единственными защитниками мира живых, и не спешили на помощь водяницам. Прошло совсем немного времени, и огненосцы стали силой, с которой невозможно было не считаться. Князь был далеко, в высоком тереме у подножия Белых гор, а дейвасы — они были повсюду.

Простой люд стол бояться огненных колдунов, а где страх — там и власть. Вот только дейвасов становится все меньше, хоть они и берегут эту тайну пуще собственных жизней.

- Потому что одаренные дети рождаются только в браке дейваса и лаумы, — вспомнила я. Сауле кивнула.

- Чтобы восстановить щит из огня и льда, нужно вернуть лаум в Явь. Но я не могу позволить им забрать с собой ту ярость и ненависть, что годами копилась в их душах. Мне придется превратить их в чистый лист, а кому-то — заново обучить водяниц жить и чувствовать. Иначе все может закончиться еще страшнее, чем в прошлый раз.

- Что же мне делать, Дева? — подняла я на богиню сухие воспаленные глаза. Кожу продрало морозом, и я обхватила себя руками за плечи, пытаясь согреться.

- Ты единственная, кто вхож в оба мира, — взгляд Сауле проникал до самых темных уголков моей души, безжалостно высвечивая все, что в них скопилось. - Думаю, ты уже знаешь, как поступить.

Слова опадали белыми лепестками с запахом лилии. Я изумленно смотрела на богиню, она же виновато улыбнулась мне от стелы. Как она туда попала, я снова не заметила.

- Я не вправе просить тебя об этом, дитя, но мне придется. Задуманное Яросветой не должно воплотиться. Твоя рука не должна пролить кровь дейвасов. Иначе круг замкнется, и все вернется к началу. Границы исчезнут, и в мир живых явятся мертвые, а лаумы будут идти впереди них. Стань хранительницей границ. Сбереги равновесие.

Туман взвихрился с земли, на глазах затягивая фигуру Сауле. Ее голос все еще звучал, когда озаренный солнечным светом силуэт растворился в мареве, как капля меда в горячем молоке. Белым-бело было повсюду, вокруг меня, во мне, в моих мыслях, я сама стала туманом и понеслась так быстро, как только было доступно, наслаждаясь небывалой легкостью и свободой. И вскрикнула, больно ударившись об землю, словно упала с большой высоты. Вокруг меня снова серели знакомые стены. В дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, внутрь заглянула Ртуть: