К. Медведевич - Ястреб халифа

По дороге аль-Валид взял после двухдневной осады Хаварнак — его замок служил ключом ко всему плоскогорью Зуль-Кар. Воины недовольно роптали — ашшаритские наставления по военному искусству советовали обходить такие укрепления стороной и воздерживаться от штурма. Однако отважный парсидский полководец пообещал солдатам четыре пятых добычи — как во время джихада — и войска ринулись на приступ. Когда ворота первого двора пали под ударами камней из катапульты, защитники Хаварнака запросили милости — и военачальник халифа явил ее, разрешив всем укрывавшимся за стенами людям выйти из замка. Без имущества — оно отходило его храбрым солдатам. Гарнизон, всех оставшихся в живых тридцать шесть человек, аль-Валид повесил на воротах замка — в назидание прочим мятежникам. Неприступный хисн Бенисалема выслал гонца с ключами от цитадели, едва заметив пыль над войском халифа, — в городе никому не хотелось повиснуть на воротах на радость стервятникам.

Сметая маленькие башни-аталайи и небольшие укрепления селений, жители которых пытались укрыться за глинобитными стенами, аль-Валид подошел к стенам славного своим вином Кутраббуля. Алькассаба города продержалась пять дней. Жители защищались отчаянно, бросая в штурмующих стены воинов горшки с зубьянским огнем и выливая на них котлы с кипящей смолой и маслом. Утром шестого дня мастера аль-Валида закончили рыть подкоп под южной, самой низкой стеной крепости. Когда заложенные туда бочки с ханьским порошком взорвались, в стене образовалась широкая брешь. Часть защитников и жителей успела укрыться в цитадели: ее знаменитые многоугольные башни карабкались на склон скалистого холма. Маленькие окошки в слитных прямоугольниках башен — как громадной широкой нижней, так и двух спаренных верхних, более стройных и высоких, — надменно взирали на халифскую гвардию.

К утру седьмого дня осады лазутчики аль-Валида подкупили старейшин виноделов, нашедших укрытие в замке, — и те открыли и нижние, и верхние ворота цитадели. Захватив город, военачальник халифа принял мудрое решение: тот, кто предал один раз, предаст и другой — и приказал обезглавить всех восьмерых изменников на верхней стене алькассабы — у всех на виду. Перевешав оставшихся в живых воинов гарнизона, аль-Валид похвалил жителей за храбрость и двинулся уже прямиком к Куртубе.

И надо же было такому случиться, что в одном дневном переходе от столицы Бени Умейя его застигла страшная весть: Альмерийя взбунтовалась. Жители города предательски, ночью, напали на воинов гарнизона, всех перебили, а племянника аль-Валида, юного Ибрахима, взяли живым, долго возили по городу задом наперед на паршивом осле, а потом вывели за стены и там посадили на кол. Пока несчастный юноша умирал, глашатаи в течение двух дней громко оглашали желание городского совета насадить на такой же кол дядюшку Ибрахима ибн Сафара — а рядом с ним неверного сумеречного пса, которого спустил на верующих Аммар ибн Амир. Тарику обещали кол повыше и потолще.

Мубарак аль-Валид разбил лагерь в долине Хазра и послал в Куртубу голубя, прося дальнейших распоряжений.

Халиф прислал ему ответ незамедлительно: свернуть лагерь и идти к Куртубе, чтобы соединиться с Аммаром и идти на Исбилью. Подавлением мятежа в Альмерийа займется Тарик. Повелитель верующих передавал Мубараку слова сочувствия и соболезнования, и уверял его, что нерегиль сумеет достойно отомстить за гибель юного Ибрахима ибн Сафара. Воины аль-Валида еще вьючили колья для частокола на верблюдов, когда по дороге на юг мимо них на рысях прошел корпус ханаттани — Ястреб выпустил когти и, свистя крыльями, летел к добыче.

-8-

Волшебная лань Бени Умейя

аль-каср Исбильи,

две недели спустя

В Девичьем дворике от зноя не спасал ни длинный пруд, ни тень под знаменитыми альмохадскими арками, опадавшими ромбами наискось развернутой шахматной доски. Желтоватый песчаник этой затейливой геометрии оттенял изразцовый пояс, идущий понизу беленых стен галереи. Рассаженные вдоль пруда лимонные деревца не колыхало ни малейшее дуновение. Прозрачный белый газ занавеси, натянутой между колоннами, висел неподвижно.

Айша протянула руку в сторону — смуглая лапка, звенящая золотыми браслетами, быстро подала ей платок. Девчонка-невольница довольно скалилась, прислушиваясь к гомону в комнате. За двойной подковой окна во внутренние покои стояла прохладная тень. Тоненькая колонна черного мрамора поддерживала сахарную резьбу арок, а собравшиеся за окном девушки казались невесомыми камышинками в своих зеленых и золотистых шелках.

Гомонили не без повода: сегодня ночью Абд-аль-Азиз ибн Омар, эмир Исбильи, наконец-то вошел к Лейла — и та, измученная, но счастливая, лежала на подушках, ожидая, когда ее позовут к придворному лекарю. Старшая смотрительница приказала умастить ей соски возбуждающим средством, и бедняжка натерпелась: Абд-аль-Азиз сломал печать девственности Лейла, и штурмовал ее узкие ворота, несмотря на стоны, мольбы о пощаде и плач, раз за разом до самого утра. Но невольница была в долгу перед старой Хадиджей: губы ее распухли, а щеки были искусаны, зато господин даже не отпустил ее переодеться после первого натиска.

По обычаю эмир, насладившись девушкой в первый раз, должен был приказать увести ее из спальни и вернуть в новом одеянии и с пояском на талии. Эту тонкую золотую цепочку в аш-Шарийа называли «удилами Бени Умейя» — девушки при упоминании о знаменитой опояске краснели и закрывались платками, а мужчины довольно хмыкали и поглаживали бороды. Однако охваченному страстным порывом Абд-аль-Азизу было не до утонченных правил харима. Он повалил Лейла на подушки, и его зебб не давал покоя ни ей, ни ее бедрам до самого рассвета. Теперь юная невольница жаловалась подругам и на размеры страшного орудия, и на боль в ногах, которые ей так безжалостно развели и не давали столько времени сомкнуть — но жаловалась притворно, с истомой в голосе и в потягивающемся теле.

Айша усмехнулась: из комнаты выскользнули Мейа и Унейза. Обеих купили чуть менее года назад, и все это время невольницы ненавидели друг друга, соперничая за право доставить господину удовольствие. Теперь же они объединились перед лицом новой противницы. Шелестя тонким шелком шальвар и подолов, они прокрались к проему «смотрильни» за спиной Айши. Звенели колокольчики на ножных браслетах, слышался возбужденный шепот:

— О змея… Мы еще увидим, зачем вызвали лекаря! Посмотрим, что он сделает с ее фарджем, когда разложит на верхнем этаже Охотничьего двора…

Старый Зухайд аль-Хаттан осматривал женщин харима в галерее, служивший границей между мужской и женской половиной дворца, — ее еще называли Золотым коридором. Под его резными раззолоченными потолками смотрители водили присмотренных невольниц и наложниц в покои господина. И там же, в гораздо более скромно убранных комнатах, их принимал старый лекарь. Ширму ставили как раз над пупком женщины, а верхнюю часть тела на всякий случай закрывали широким шелковым одеялом с круглой дыркой посередине. В нее лекарь просовывал руку, чтобы пощупать пульс — ну или другую часть тела женщины, смотря кто на что жаловался. А ниже ширмы — меж бедер женщин — Зухайд мог полноправно распоряжаться по праву главного медика харима.