Дмитрий Ахметшин - Туда, где седой монгол

Старик отмахнулся.

— Сначала мне нужно найти свой варган. А камов полно везде. Их здесь словно червей в яблоке. И никто не хочет работать и охотиться. Всем только и подавай, что плясать, да выпрашивать еды…

В последний момент Наран спохватился, и полез проверять, все ли их с Угольком вещи перекочевали из того состояния, когда их может навьючить любой муравей.

Горы — волшебные, — размышлял Наран. — Все подозревали это, но никто доподлинно не знал, в чём их волшебство. Я пал духом, и попал в ловушку. У степняков есть поговорка — «Падший духом на голову ниже не падающего». Видно, в горах эта поговорка приобретает по-настоящему глубокую мистическую силу. Как же низко пал я духом, если стал размером меньше земляного жука?.. Спасибо Угольку. Он и вправду отличный конь.

Интересно, какие ещё сюрпризы готовят эти горы?

Наран очень быстро начал находить ответы на этот вопрос. Он никогда не видел столько деревьев вместе. Старик У говорил «Деревья», и для любого степного жителя это слово было странно, и почти незнакомо. Как далёкий дядюшка из другого аила, с которым виделись, может быть, раз в жизни в далёком детстве. «Дерево», или, может быть «двадерева», «тридерева» видели за свою жизнь многие, но столько деревьев сразу присутствовало только в сказках певунов и сказителей. И даже там это было много-много отдельных «дерево», стоящих вместе. Раз дерево, два дерево и так далее, столько «дерево» рядом, что не хватит пальцев на руках и ногах у вас всех, чтобы их сосчитать, — говорил отец Урувая. Три струны морин-хуура танцевали под его пальцами в то время, как все остальные по привычке и лениво пытались вообразить себе столько «дерево» сразу.

Тайга же и вовсе оказалась чем-то невообразимым. О таком Наран не слышал даже от мужчин, которые, казалось, вечером перед костром получали сокровенные знания и могли судить запросто буквально обо всём — и так, будто бы видели всё своими глазами. Это было даже не много-много деревьев вместе, это было одно существо, большая мохнатая гусеница, цепляющаяся за землю множеством стволов-ножек, и непонятно, какая крона какому дереву принадлежит.

— Тайга, — резюмировал все его невысказанные вопросы старик У. Вложив в одно слово и повседневную скуку — мол, видели мы тайгу каждый день и увидим ещё не раз, в течение сотен и сотен лет, и насмешку над его, обитателя степей, удивлением. И толику должного почтения.

Воздух был, как проклятый и оставленный хозяевами шатёр, брошенный, с провалившимся потолком, зашитым входом и забросанный землёй. Ветра не гостили здесь уже тысячелетия, он обрюзг и раздавался в стороны перед расправившем плечи Нараном (который решил, что всё необычное здесь стоит встречать грудью) неохотно. Земля холодная и скользкая, того и гляди уползёт из-под лошадиных ног. Перед любым подъёмом или спуском лошади собираются с силами, а потом четырьмя большими прыжками взлетают наверх. Или ухают вниз, перебираясь через какой-нибудь овраг, и тогда Наран вцепляется в гриву руками и зубами, ожидая, что уж теперь-то точно эта громадина поскользнется и так глубоко вомнёт его в грязь, что без палки-копалки не откопают.

— У лошадей в крови козлиная кровь, — неуклюже шутит он, и У отвечает флегматично, как торговец на лошадином базаре, уставший уже за день расхваливать свой товар.

— Хорошие лошади.

От земли поднимается и ползает, словно некое новорожденное безглазое существо, туман. Среди кустов папоротника проглядывают кисточки черники и гниющие брёвна.

— У вас здесь был дождь?

— Был. Недели три назад, — кратко ответил старик. — Здесь влажно почти всегда.

— Даже зимой?

— Зимой нет.

У не торопясь, степенно достаёт самокрутку и огненный камень. Наран открывает от изумления рот, а потом вспоминает, что в горах, должно быть, этих камней видимо-невидимо. Высекает о кору ближайшего дерева искру, ловко раскуривает. Облако дыма за его спиной оседает, клубясь над пресмыкающимся-туманом. Едут дальше, и Наран тянется за стариком, как будто к кончику его носа привязали нитку. Любопытно, чем пахнет курево, но не уловить: как будто бы ничем.

— Зимой всё замерзает, и здесь становится очень красиво. Всё изо льда. Как идут кони, так стоит хруст на всю округу. Они, правда, так-то не забредают в тайгу, неча им тут делать. Но если вдруг забредут — всё. Пиши, пропало.

У хитро косится на Нарана, и Наран заинтересованно водит носом.

— Как это?

— А так. У них же глазки по-другому устроены. Например, вверх они посмотреть не могут, поэтому небо видят только в отражении в пруду и думают, что оно где-то глубоко на дне, а деревья растут кронами в землю. Зато хорошо видят различные отражения, и всё, что в этих отражениях отражается. Когда вокруг лёд, они путаются и не знают, куда идти. Где дорога? Везде дорога! Им кажется, что вокруг блуждает целый табун лошадей, хотя на самом деле две-три бедняжки. Так и уходят глубже в тайгу, а оттуда уже никто не возвращается.

Наран качает головой, а У улыбается. Рад, что ему удалось такой простой байкой развлечь иноземного попутчика, а заодно и навешать ему на уши вьюнковых плетей. Он считает, растения хорошо там смотрятся.

Проехали по тайге совсем немного, и послышались частые хлопки. Наран подумал, что это какой-то ритуал, но потом увидел, что старик крутится с явным намерением кого-то на себе убить, и спросил:

— Что ты делаешь?

— Проклятые мошки… грызут почём заживо.

Старик продемонстрировал на ладони вяло трепыхающее крыльями и подёргивающее ногами насекомое с длинным, похожим на шило хоботком.

— А тебя что же, не грызут?

Наран пожал плечами.

— А, ну да, — неприязно пробормотал старик. — Степная шкура. Смотри. Может, у вас ещё и кровь, как у лягушек, замерзает зимой?..

Наран оглядел себя и заметил, как эти мошки безрезультатно пытаются прокусить его насквозь и взлетают ни с чем — иногда оставляя хоботки.

Старик бледен и похож на кусок коровьего сыра. Или на луговой мёд, в то время, как степные жители все как на подбор — тёмные, как мёд, что собирают здесь. Позже Наран понял, что в отличие от степных жителей, жители гор все куда светлее. Им не приходится находится весь день под солнцем, солнце для них светит только четверть дня, а всё остальное время светит для кого-то по другую сторону гор. У них такой же приплюснутый нос, но большие, дряблые ноздри, и волосы они предпочитают не заплетать в косы, а прихватывать специальными кольцами, и прятать под одежду, чтобы не мешались. Жители степей усохлые, словно не куски мяса, — а сами они лежали всю дорогу под сёдлами. От местных же жителей так и тянулась рука отрезать с боков по куску, ещё один с живота и такой же на шее.