Андрэ Нортон - Железные бабочки. Удача Рэйлстоунов

Полковник коротко рассмеялся.

— Труда, девочка моя, в каком обществе ты выросла?

— Я просто слушала, когда прислуживала в гостинице. Помнишь Хирша, Кристофер?

Тот энергично кивнул.

— Да, его хорошо знали. Ганзель Хирш, сэр. Нищий, жил в такой хижине, в которую и кур не поселишь. И вдруг у него завелись деньги в кармане. Говорят, он долго бродил по местам, где сошлись французы с русскими и где обе армии понесли такие большие потери, что даже не собрали брошенное имущество. За них это сделали другие. О, я знаю, война давно закончилась. Но сколько их тут было. Допустим, раненый офицер уполз в лес и умер. И кто–то нашёл его тело. Или припрятал добычу, а потом не сумел её взять.

— Моё золото — английские и американские монеты… — я поняла, что это может принести нам неприятности.

— Золото есть золото, — возразил полковник. — Монеты можно пропустить через огонь, превратить в слитки. Да… — снова он потеребил пальцами бороду. — Можно придумать неплохую историю. Откровенно говоря, я другого выхода не вижу, — он критично взглянул на меня. — Эти ваши светлые волосы, миледи, нельзя ли их затемнить?

Труда энергично кивнула.

— Мои тоже, и Кристофера. Я знаю, что можно прокипятить кору и сделать свою кожу темнее. Будем похожи на бродяг, хотя не очень–то хорошо на них походить. Солдаты к ним всегда подозрительно относятся. Но сейчас много таких, кто утратил свою землю из–за налогов или… — она пожала плечами и подняла руки. — Мы, конечно, сможем придумать правдоподобную историю!

Девушка, скромная служанка в доме графини, оказалась совсем другим человеком. Мне понравилась её сообразительность, а также доброта и преданность.

— Хорошо. Итак, отправляемся в Грац, — полковник повернулся ко мне. — Дайте мне несколько мелких монет. Я проверю, можно ли их заставить потерять своё обличье.

Составив план, мы энергично принялись за работу, и даже темнота не помешала нам. Монеты, которые расплющили камнями, так деформировались, что действительно могли сойти за добычу, пострадавшую при передаче из одних воровских рук в другие. Труда, пока ещё было светло, ушла и вскоре вернулась с грудой коры, которую ножом настругала в котелок. Снова разожгла костёр и поставила кору кипятиться, всё время помешивая её, пока не образовалась густая жидкость, похожая на суп. Потом Труда поставила жидкость остывать.

Утро ушло на маскировку. Мы с Трудой вымыли друг другу волосы краской из котла, оставив порцию для Кристофера. У меня не было зеркала, но судя по внешности Труды, и я теперь стала совершенно другая. Волосы я вытерла, просушила на ветру и они приобрели тёмно–каштановый, почти чёрный цвет. Труда отошла в сторону и критично взглянула на меня.

— Мы будем сестрами, миледи, — сказала она. — Кристофер может быть нашим братом. А вы, сэр… — она обратилась к полковнику.

— Я её муж, конечно, — он опустил руку мне на плечо. И у меня появилось странное ощущение, что это правильно, она и должна лежать там, от его прикосновения мне стало тепло и спокойно. — Но помните, вы оба, — в голосе его зазвучали прежние командирские нотки, — никаких больше «сэров» и «миледи». Она Амелия, а я… У меня слишком иностранное имя… Я буду Францем, Францем Килбером. Хотя нет, вам лучше зваться Лоттой, это больше подходит, — закончил он, глядя на меня. Я согласно кивнула.

На второй день после составления плана мы выступили. Накануне полковник и Кристофер сделали вылазку в сторону Валленштейна, чтобы убедиться, что нас не преследуют. Полковник признавался, что удивляется нашему везению и отсутствию облавы. Он посчитал, что комендант крепости ради собственной безопасности пытается сохранить наш побег в тайне.

— Несомненно, продолжается какая–то интрига, — заметил полковник на ходу. Шёл он не своей обычной походкой, а сгорбившись. Я шагала рядом, неся на бедре связку хвороста, как показала мне Труда.

Случайно я посмотрела на свою левую руку. Палец опоясывала воспалённая красная полоса. Я настояла, чтобы мои спутники разрезали кольцо. Мне хотелось забросить его как можно дальше, но Труда благоразумно заметила, что оно тоже входит в «добычу». Хоть кольцо теперь было изуродовано, оно, несомненно, старое и тем самым подтвердит правдоподобность нашего рассказа. Железное ожерелье с бабочками я завернула в ткань и спрятала на груди, в самом безопасном известном мне месте. Но распухший палец по–прежнему свидетельствовал, что кольцо совсем недавно было на мне.

На самом ли деле я замужем? Мне казалось, что это не так. Я не помнила церемонию, только отдельные отрывки. Я не отвечала на традиционные вопросы. Но всё равно я чувствовала, что пока сохраняется возможность получить наследство дедушки, я не буду в безопасности, не буду свободна от предательства.

Полковник, должно быть, думал о том же, потому что придвинулся ко мне и обнял рукой за талию, помогая идти. Труда и Кристофер ушли вперёд и не могли нас слышать. К тому же он заговорил шёпотом.

— Будьте уверены, больше вам с ним не придётся иметь дело! Вы будете не одна!

— Ему нужно сокровище. Это жалкое сокровище… Я его не хочу и никогда не хотела! — с гневом выдохнула я, но тоже негромко. — Я не знаю здешних законов. Если он меня найдёт, то может утверждать, что я — его жена, и закон даст ему полную власть надо мной. Он сказал, что мой дед хотел нашего брака.

Проклятие спутника не удивило меня. Если бы я знала такие слова, то наверняка тоже воспользовалась бы ими.

— Конечно, он солгал. На самом деле… — полковник неожиданно смолк. — Ваш дед действительно пытался обеспечить вашу безопасность. К несчастью, его власть завершилась после смерти. Да, они надеются использовать сокровище как ловушку.

Я невесело рассмеялась.

— Для меня это не ловушка. У меня есть собственное сокровище… мой дом… — в этот момент меня поразила такая тоска по имению, по упорядоченной жизни, которую я там вела, что я расплакалась бы как ребёнок, если бы не держала себя в руках. Но он, должно быть, понял, по чему я тоскую, потому что сказал очень тихо, и вся строгость исчезла из его голоса:

— Он очень красив, ваш дом…

— Но вы его не знаете!

— Я его видел, и вас в нём. Вы были правы, вы и сейчас правы. Вы должны быть на своём месте. А этого, — он обвёл рукой окружающее, — не должно было быть.

Впервые я задала ему прямой личный вопрос:

— А где ваш дом?

Он пожал плечами.

— Дом солдата? Везде и нигде. Солдат перелетает, как птица, куда зовёт его долг. Когда–то у Фенвиков были корни, но их вырвала война, и мы стали бродягами. У меня нет корней, нет земли даже размером с ладонь, — он вытянул руку. — Курфюрст предложил моему отцу титул и земли. Они были боевыми товарищами, до того как курфюрст вернулся в Гессен. Но — это не дом. Не тот дом, который мой отец знал мальчиком. Ему не нужно было положение при дворе, но он был достаточно предусмотрителен и часть щедрого дара курфюрста перевёл в английский банк. И меня отправил учиться туда же. Так что за границей я не буду нуждаться. В сущности… я могу когда–нибудь даже выполнить мечту отца.