Константин Бояндин - Этап

Николаев недолго думал, оставаться или нет. Оставаться. Где бы вы ни были, подумал Николаев, живите. Долго и счастливо. И улыбнулся. И давешнее ощущение тепла пришло — не очень сильное и ненадолго, но пришло.

Он выполнил все привычные действия. Доехал до почтамта, оставил записки, дал объявления, купил мобильник… это уже делалось автоматически. Так же автоматически прошёлся по киоскам, и увидел главный предвестник: путаницу с датами. Таблицы уже не нужно перечитывать, всё заучено. Осталось два-три дня. Что ж, возможно, он ещё успеет увидеть, какой именно конец света наступит.

Николаев "выделил" себе ту самую спальную, куда его поселили в тот раз. Не стал копаться в шкафах — достал только постельное бельё, запомнил, откуда его брали — и всё. Ничего он тут не будет трогать.

Он включил свой портативный компьютер, и принялся читать. Читать всё то, что записала Дарья. Нашёл их с Марией фото, с двадцать седьмого дня рождения Дарьи. Обе такие счастливые… Он вывел фото на экран, чтобы всегда было подложкой, стало легче. Фото той Марии и Дениса не было, но он их и так не забудет.

Читаем. Николаев добыл записи Аввакума — фотоснимки страниц тетради и "клада", и принялся читать. Читать, думать, делать пометки. Жить в привычном ритме помогало — не оставалось повода для малодушия. Хотя в чём-чём, а в малодушии тут мало кого можно было упрекнуть. Такие не выживали.

Николаев читал, и картина мало-помалу прояснялась. Аввакум не смог уйти. Видимо, так же не смог, как и сам Николаев — уходил последним, но его не отпустили. Однако бывшего каторжника это не особенно огорчило — по словам дяди Гоши, Аввакум провёл в Чистилище почти сотню земных лет. И писано, похоже, им самим. Сам обучился, но почему скрывал? Впрочем, скрывал и скрывал, мало ли какие у людей пунктики.

Аввакум, по его словам, вышел из здания обратно тому, как входил, то есть — шагнул, стоя спиной к проёму и держась за стену. И остался в долине. А когда понял, что ничего не происходит, принялся всё изучать. Вот уж точно, необыкновенный человек! Петрович назвал его прохвостом, но в человеке могут сочетаться самые разные качества. Скажем, их Степан, Степан Родионов, с которым поначалу было ой как трудно — и обещания давал, не выполняя, и мог наврать с три короба, и ответственность брать не умел. Но в свой первый конец света, а это были "Легионы смерти" — Степан был совсем другим. Он случайно обнаружил, что если "перечеркнуть" кого-то пером авторучки, на относительно близком расстоянии, то перечёркнутый изымается из реальности, пропадает. Стрелять Степан не умел, толку от добытого оружия не было — но и сам спасся, и ещё пятерых с собой увёл в убежище. А на второй раз повстречался с Петровичем — вторым концом света была "Маска Красной Смерти" — и Степан вновь сам выбрался, и ещё двенадцать человек спас. Во всех нас есть что-то очень человеческое, говорил Фёдор. Есть и то, что другие, или мы сами считаем недостатками. Куда без этого. Но когда приходит беда, сразу становится ясно, что ты из себя представляешь.

Это верно. Но ведь и Степан справился. Частью сам, частью — с помощью Марии. Нет-нет-нет, говорила Мария, я дома не работаю. Пусть приходит в центр психологической помощи и записывается на приём к Белозёровой Марии Александровне. Смейтесь, смейтесь! Так гораздо лучше помогает. Не верите — проверьте сами. И ведь помогало. Только сам Николаев не ходил к ней на приём, остальные все ходили. Все до одного. Ты не ходи, попросила Мария. Ты мне нравишься какой есть. И недостатки очень милые, ведь нужен же повод поворчать, верно? Тем более вас, мужиков, всё равно не приучить класть всё на место и находить с первого раза. А пыль и грязь замечаете, только когда начинаете о них спотыкаться. Не приходи ко мне туда, понял? Если что, я тебя тут буду дрессировать, на месте.

Второй день на "новом месте" прошёл не менее интересно. Николаев побывал по всем адресам, по которым жила команда, и тоже: находил не то что двойников, но людей, отчасти похожих, и порой даже с теми же именами. Нашлась "здешняя" Мария — на вид похожая, но Николаев поспешил распрощаться, не хотелось лишний раз всё бередить. И остальные нашлись, все до одного. Что это значит?

Предвестники не обнаруживались, и Николаев стал готовиться к самым неприятным вариантам. Хотя к такому никогда не бываешь готов по-настоящему. Но не забыл купить новые батарейки для бластера, заменить и в нём самом, и в "тайнике" в кобуре. Там хватает на сто выстрелов, или на пятьдесят "облаков". И то, и другое — внушительный боекомплект. А насколько хватает диска, Мария не уточняла. Говорила только, что они силы отнимают — устаёшь жутко, словно тяжёлые мешки ворочаешь. Видимо, это и есть ограничение.

У Фёдора, похоже, у единственного не было особого предмета, который годился бы как оружие. Очки помогали стать незаметным для противника, а паяльник, увы, был совершенно мирным орудием: когда "включался", мог починить что угодно, хватало одного прикосновения жалом. Но это не помешало Фёдору в его первый конец света спасти почти пятьдесят человек. В основном, конечно, благодаря неприметности. Но и паяльник сгодился, причём случайно — уронил его на пол автобуса, в котором укрывались, и двигатель того неожиданно заработал.

Далее в дневнике Аввакума нашлось и описание пришельцев, в зеркальных шлемах. Аввакум писал о них исключительно в единственном числе, как будто пришелец был только один. И называл его не пришельцем, а смотрителем. Странно. Лабиринт, говорил Аввакум, тянется куда хватает взора. Но если пройти тридцать вёрст от выхода в долину, лабиринт становится небезопасным. Что именно он имел в виду — не понять, говорилось только: едва заметите чёрные знаки, кресты и стрелы, немедля поворачивайте. Не применяйте оружия. И не шумите. Там нельзя шуметь. На плане были указаны площади, где в фонтанах была пригодная для питья вода. А питался Аввакум плодами, которые вырастали в долине — там каждые два дня менялись сезоны, и за полдня созревало много разных плодов, от малины до яблок. Десять лет на одной вегетарианской пище? Вот уж точно, испытание.

Смотритель, значит. Мы только приблизились к пониманию, понял Николаев. А Аввакум, когда понял, что его не пропустили, не пал духом, а принялся тщательно изучать это странное место. Регулярно виделся со смотрителем — и, похоже, узнавал от того что-то, пусть даже беседы были не очень вразумительными. Но почему "смотритель", их же были тысячи! А потом Николаев вспомнил, как двенадцать их слились в одного и снова задумался. А зачем тогда они пришли туда, в кинотеатр? Ведь Винни-Пух счёл их врагами, а значит — хотели зла, так, как понимали это Дарья и прочие. Непонятно. Но вот много ли найдётся таких, как Аввакум, чтобы в любой ситуации накапливать знания, делиться ими и сохранять оптимизм. Жаль, что и он ушёл, подумал Николаев. Определённо, с ним было бы интересно поговорить.