Ксения Медведевич - Мне отмщение

   На тех, что держали сзади за локти, были кольчужные рукавицы, железо больно холодило кожу сквозь рукава. Брякали пластины панцирей, скрипела кожа кафтанов. Обыскивавший смерил взглядом и показал увесистый кулак в железной сетке:

   - Ну?

   И сдвинул шлем, так что стрелка наносника почти уперлась Тарегу в лоб.

   - Меня зовут Рами. Я пришел к градоначальнику.

   - Зачем?

   - Это я убил сборщиков налогов в стойбище мутайр. Лаонцы, которых вы взяли неделю назад, ни при чем.

   Почесав в затылке - для этого ему пришлось вовсе снять шлем - парень наморщился, осмотрел пальцы и встряхнул ими.

   - Н-ну... - неуверенно протянул. - Так ты чё, сдаваться пришел?

   - Идиот, - беззлобно сообщил ему Тарег. - Если бы я пришел сюда драться, вы бы давно лежали мертвыми.

   Тут ему дали в челюсть, потом, для верности, саданули в зубы - губа тут же потекла кровью, а как же иначе, - и, заломив руки за спину, поволокли в ворота.

   Попискивания языковеда быстро заглохли за спиной - ворота крепости ржаво заскрипели и, брякнув кольцом, грохнули створкой. Аз-Захири остался снаружи.

   Где-то за стеной громко забрехала собака. И тут же завыла. Один из гвардейцев громко помянул шайтана и принялся читать Фатиху. Похоже, здешние хорошо знали про гончих Хозяйки.

   Низкое рычание, похожее на урчание, послышалось над правым ухом. Оглядеться не вышло - прихватили за волосы на затылке, получалось лишь смотреть под ноги и немного перед собой. По закиданному соломой двору деловито шныряли опрятные люди с ящиками и кувшинами. Не собаки.

   В ухо, тем не менее, снова зарычали.

   Салуга - призрачная, муарово-черная - обнаружилась прямо перед капающим кровью носом. Сквозь прозрачную фигуру псины хорошо просматривалась мазаная глиной стена и большая дверь из жердей. За ней в пахучей темноте тихонько ржали и утробно погогатывали лошади.

   - Смеешься?.. - зашипел Тарег на скалящуюся гончую. - Где сестрички-то?

   Нездорово-красные, цвета загнившей раны глаза псины разгорелись сильнее. Клыки раздвинулись в издевательской ухмылке.

   Лыбящуюся собаку можно было понять - его прикручивали к коновязи.

   ...В густом темном воздухе плыло:

   - Аллааху акбарул-лааху а-аакба-ааар!..

   Дождь не переставал. Голос, утверждавший, что нет Бога, кроме Всевышнего, перекрывал его настырный шелест.

   - Ас-саляяту хайрум-минан-на-аавм!

   Молитва лучше сна, где-то высоко выпевал муаззин. Это значило, что в темной ветреной высоте занимался рассвет.

   Во дворе стоял мокрый мрак, лошади фыркали и беспокоились за стеной.

   Салуга смылась еще на закате - призыв муаззина растворил ее в сероватом уходящем свете. Перед тем, как исчезнуть, псина зловредно оскалилась - мол, надолго не прощаюсь, а пока повиси без меня, дружок. Повиси-повиси. Скоро-скоро придет время умирать, маленький сумеречник...

   ...В распахнутые ворота конюшни заводили мокрых, поводящих боками лошадей. Чавкали в грязи сапоги солдат и босые ноги конюхов.

   Пара не особо грязных ярко-красных сапог остановилась перед глазами.

   - Стрелок, говоришь?..

   Чихнув, Тарег поднял голову и поглядел на собеседника.

   Обладатель богатой обуви оказался невысоким крепким парнем явно степного вида, с безбородым желтым лицом, сплюснутым носом и раскосыми глазами наймана или джунгара. С бритой головы свисал длинный воинский чуб.

   - Я шихна. Говори, что хотел сказать, - и Амр аль-Азим устало вытер рукавом лоб.

   Дождь сеялся мелко, но противно. Шихна Медины недовольно покосился на истекающее моросью небо.

   - Это я убил сборщиков налогов в становище мутайр. Лаонцы, которых вы схватили на стоянке племени кальб, ни в чем не виноваты. Отпусти их, - быстро проговорил Тарег давно заготовленные фразы.

   И опять чихнул.

   - Что, один? Прямо вот так один пришел и всех поубивал? А остальные ни при чем? - хмыкнул Амр аль-Азим.

   - Я не вру. Клянусь... - тут Тарег задумался, чем бы поклясться.

   И тут же чихнул снова.

   Неожиданно шихна присел на корточки и заглянул ему в лицо.

   - Значит, слушай меня внимательно, Стрелок, - карие цепкие глаза смотрели серьезно.

   В них не было насмешки. Только усталость.

   - Все это, конечно, крайне благородно. Ну, это: "я был один", "они ни при чем"... Но я тебе не верю. Как ты их порубал? Чем? Пальцем? Или уж сразу зеббом? Посмотри на себя, голодранец, - заплата на заплате, а туда же, я их порубал. Хочешь, чтоб я поверил, что ты, безоружный, полез на два десятка воинов?

   - Их было четырнадцать, - устало поправил Тарег. - Айяров, не воинов.

   Шихна хмыкнул и показал в ухмылке зубы:

   - Какая разница?

   И махнул ладонью в кожаной желтой перчатке.

   Потом поднялся, звякнув пластинами гвардейского панциря. И фыркнул:

   - А что лаонцы ни при чем, я уже знаю.

   Чих снова одолел Тарега - видно, от удивления. Хорошо, что шихна соблаговолил разъяснить все сам:

   - Почтенный шейх, - тут Амр аль-Азим высоко поднял палец в скрипучей коже, - рассказывал собранию законоведов и старейшин города о своих злоключениях. Клянусь Всевышним, я не слышал повести горше! Среди всего прочего шейх упомянул и о сумеречниках.

   Тарегу понадобилось странно много времени, чтобы понять, о ком речь.

   - Почтенный шейх?.. Аз-Захири?.. - переспросил он, наконец.

   - Мы оказали шейху Юсуфу ибн Тагрибарди ибн Али аз-Захири прием, не достойный его славы и учености, да простит нас Всевышний, - уважительно произнес шихна и провел ладонями по лицу. - Помочь столь уважемому человеку и одарить его подарками - большая честь для нас. Да.

   Мысли начали путаться. Они скакали, как шарик для чаугана, и не могли сложиться ни во что путное. Если аз-Захири повезло встретить знакомых и вернуться к прежней жизни, то почему...

   - Там... женщина... на площади, - выдернул Тарег из головы самую настырную мысль. - Она жива? Ее... сняли?

   - Женщина? - искренне удивился Амр аль-Азим. - Ах, эта...

   - Она жива?

   - Если и жива, то скоро умрет, - пожал плечами шихна.

   - Но...

   - Она висит за то, что поносила посланника Всевышнего, да пребудет с Али мир и благословение Милостивого, - тут Амр аль-Азим снова воздел палец.

   Тарег смигнул воду с ресниц. И даже раскрыл рот. Но не нашелся, что сказать. Пришлось рот закрыть. Шихна, меж тем, мрачно созерцал его борьбу разума с чувствами.

   И тут Амр аль-Азим спохватился:

   - Тьфу, шайтан. Ты вконец заморочил мне голову своими женщинами и враками, о неверный. Сам-то ты чего тут мокнешь? А? Не задумался?