Константин Ветошко - Три грани рока

— Что с дикарей возьмешь? Для них грабеж — это доблесть, а все иноземцы — не больше чем изнеженные животные. И вообще они хотят жить самостоятельно, а не под императорской рукой, вот и лютуют, — прошептал в ответ Торстен.

— Ха, чего захотели! Столь маленькие кланы обязательно подомнет под себя какое-нибудь государство. Никто им вольготно ходить набегами на соседние страны не даст. Гирская империя еще нормальный вариант, могли этих дикарей и вовсе под корень вырезать. Да и на землях они наших располагаются, — не унимался Кель. Торстен хотел ему ответить, что вообще-то горцы эти земли считают своими, но их жестом подозвал к себе октат.

Когда они подошли, вокруг командира уже собрался весь отряд за исключением нескольких бойцов, оставленных дежурить. Октат тихим, но уверенным голосом обратился к солдатам:

— Впереди наша цель. Деревня не имеет даже частокола, но не стоит обольщаться. Мы не знаем, сколько там взрослых горцев. Надо быть готовыми к тому, что из каждого окна может вылететь стрела. Ямы с рабами находятся на самой окраине поселения, но там мы будем как на ладони у лучников. Поэтому пока половина отряда будет освобождать пленников, остальные ворвутся в ближайшие дома. Взрослых мужчин убивать сразу. Остальных по усмотрению и если оказывают сопротивление. Когда всех пленников отведут подальше от деревни, те, кто их освобождал, прикрывают стрелами отход второй половины. Я ворвусь в деревню. Со мной идут те, кто более силен в рукопашной схватке. Все хорошие лучники достают из клеток пленников и прикрывают отход. Все ясно? — голос октата был сух и деловит, но в глазах плескалось предвкушение боя.

Кель как хороший стрелок был отправлен во второй отряд. Торстену же выпал жребий ворваться в поселение. Он надел шлем, тщательно затянув все ремешки, расправил спадающую на плечи кольчужную сетку бармицы. Это был уже не первый его бой, но норд, хоть и боялся признаться в этом даже самому себе, чувствовал неясное волнение и даже испуг. Он не видел перед собой четкого врага. В селении могло оказаться и десять, и пятьдесят, и сто горцев. И эта неизвестность пугала. Зрелище обычной мирной деревенской жизни заставляло сердце юноши биться чаще, а ладонь — сжиматься на рукояти меча, словно он видел перед собой строй врага.

Наконец прозвучала долгожданная приглушенная команда, и весь тавт в едином порыве ринулся вперед. Торстен бежал, сжимая в руках щит и каждую секунду ожидая, что из окон домов полетят безжалостные стрелы. Но для горцев нападение стало полной неожиданностью. Несколько варваров, зачем-то вставших в столь ранний час, побросав все свои дела, с криками разбежались.

Торстен миновал ямы, где содержали рабов, и не останавливаясь вылетел на околицу. Здесь он встретил первое сопротивление. Оказали его вовсе не горцы, а местные псы. Матерые горные волкодавы бесстрашно встретили налетчиков своими внушительными клыками. Торстен принял прыгнувшую на него собаку на щит и тут же раскроил ей череп ударом меча, но на него сразу кинулось еще две. Атаку одного из волкодавов норд опять успел умело отбить, а вот второй пес, воспользовавшись секундной заминкой, вцепился ему в ногу. Спасли Торстена стальные поножи, и он с криком ярости обрушил свой меч на спину громадной собаки.

Остальных солдат империи тоже атаковали местные четвероногие обитатели, но всех волкодавов быстро перебили, а псы помельче с воем разбежались. Торстен перепрыгнул через плетеную изгородь и ринулся к двери первого попавшегося на пути дома. Не успел он к ней подбежать, как она распахнулась сама, и оттуда выскочил здоровенный полуголый варвар, сжимающий в руках большущий топор. С воплем ярости он прыгнул к норду и обрушил на него свое оружие. Увидев перед собой реального врага, Торстен разом успокоился, забыв о волнении. Он хладнокровно шагнул вперед и закрылся щитом. Удар варвара не успел набрать достаточную скорость и силу, и топор лишь оставил глубокую зарубку на окантовке, а меч солдата вошел глубоко в живот горца.

Выдернув клинок, Торстен позволил хрипящему здоровяку медленно завалиться на землю. Переступив через тело хозяина дома, он шагнул дальше, но в этот момент краем глаза уловил в одном из окон смутное движение. Рефлексы заставили чуть приподнять щит. И не напрасно. В него тут же вонзилась стрела. С ревом Торстен ринулся вперед, плечом распахивая дверь, но стоило ему оказаться внутри, как об его шлем разбился метко пущенный глиняный кувшин.

Глаза норда даже не успели привыкнуть к царящему в доме полумраку, а он уже ринулся к смутно различимой фигуре, сжимающей лук и достающей новую стрелу. Удар меча разом отделил горцу руку от тела, и он зашелся в пронзительном крике. Откуда-то сзади раздался истошный вопль, и на Торстена дикой кошкой налетела уже немолодая женщина. В ее руках даже не было оружия, и она просто в отчаянии колотила по доспехам норда кулаками. На секунду опешив от такого безумного натиска, он ударом щита опрокинул обезумевшую и аккуратно опустил ей на затылок закованный в сталь кулак, стараясь не убить и не покалечить. Хозяйка дома потеряла сознание, а императорский солдат получил, наконец, возможность перевести дух.

Торстен поморщился от отвратительного вони и осмотрел убогую обстановку дома, а потом перевел взгляд на убитого им лучника. Тот уже неподвижно замер на полу в луже собственной крови. Норд присмотрелся к его лицу и вздрогнул, словно ему отвесили пощечину. Молодой паренек лет четырнадцати пялился в закопченный потолок ничего не видящими глазами. Его лицо было искажено в муке, а зубы оскалены в ужасной ухмылке, показавшейся норду издевательской. Торстена передернуло, и он опрометью ринулся из этого проклятого дома.

Оказавшись на улице, боец увидел своего октата, бегущего с окровавленным мечом к дому, откуда в солдат летели стрелы, и бросился ему на помощь. Откуда-то сбоку выпрыгнул неизвестно как уцелевший волкодав и попытался вцепиться в командира, но тот ловко проткнул его мечом. Секундной заминки хватило, чтобы Торстен, прикрывшись щитом от еще одной стрелы, первым ринулся внутрь дома. Он перепрыгнул через скулящую в агонии собаку и рывком распахнул дверь.

Первым, что увидел норд, были очень испуганные большие карие глаза. На него в ужасе смотрела совсем еще молодая девушка. На секунду Торстену даже показалось, что это та самая дикарка, которую он убил два дня назад. Пехотинец не смог себя заставить к ней прикоснуться и так и шагнул вглубь дома, оставив ее за спиной. В примитивном очаге догорал хворост, и в комнате плавал едкий дым, не желавший уходить через проделанное в крыше отверстие. У Торстена заслезились глаза, и он закашлялся, но не прекратил движение. В щит вонзилась еще одна стрела, в панике выпущенная лучником, но норд уже был рядом и сильным ударом меча отделил голову горца от тела.