Руслан Мельников - Рудная черта
Наверху – в предзакатных уже лучах заходящего светила – туман, более не смешанный с водой, испарялся и таял, внизу – в глубине озерного ущелья – перетекал через брешь между мирами б Проклятый проход, спеша укрыться за кровавой границей.
Там, откуда пришел.
Но очищенные воды при этом постепенно вновь концентрировались над темной озерной жижей. Слоились поверху новым прозрачным покрывалом – не смешанным уже с серебряным раствором. И потому оставались там, удерживаемые неведомой силой. Не стекали вниз, в озерный разрыв. Мертвое озеро худо-бедно восстанавливало защиту от солнца, однако сомкнуть узкое русло, промытое жидким серебром, было все еще не в силах.
Всеволод шагнул к проходу. Заглянул меж колышущихся стен.
И – отшатнулся.
– У-у-у-а-а-а-у-у-у-а-а-а!..
Жуткий, душераздирающий вой донесся вдруг из глубин разверстого ущелья – со дна, теряющегося за изгибами студенистых обрывов, из темноты, едва подкрашенной зеленоватой дымкой и багровыми отблесками.
А быть может, вой шел откуда-то вовсе уж снизу – из-под дна.
Из-за рудной черты.
– У-у-у-а-а-а-у-у-у-а-а-а!..
Так, пожалуй, способен выть лишь упырь, которого неторопливо, не спеша, с чувством, с толком, с расстановкой нанизывают на острый серебряный прут, либо жарят на медленном огне. Ужасный, несмолкающий звук, многократно усиленный эхом, давил на барабанные перепонки, грозя разодрать их в клочья. Звук, исторгаемый нечеловеческой глоткой, звук поистине нечеловеческой боли, звук, от которого волосы становятся дыбом.
Нет, то был не просто вой. То был ВО-О-ОЙ.
– У-у-у-а-а-а-у-у-у-а-а-а!..
А вот – еще один, сливающийся с первым.
А вот к этим двум присоединяется третий.
И – почти сразу же – еще два или три подвывания, полных невообразимых страданий.
И еще с полдюжины надсадных, надрывных, леденящих душу голосов.
Казалось, воет само Мертвое озеро. Но разве озеро способно на такое? Нет. Озеро – не способно. У Всеволода зарождалась смутная догадка, но верить ТАКИМ предположениям не хотелось. Сейчас – нет. Только не сейчас!
А пропиханный страхом и страх же внушающий вой силился. И, судя по всему, приближался. Да, именно так. Что бы ни рвало себе глотку там, внизу, в сокрытой от глаз тьме, оно выбиралось наверх.
Наружу.
И чем выше поднималось, тем громче и отчаяннее выло.
– У-у-у-а-а-а-у-у-у-а-а-а!!!
Все новые и новые глотки вносили свою лепту в раскатистое многоголосье, усиливая его, обогащая бесчисленными оттенками ужаса и боли. БОЛИ и УЖАСА…
За зеленоватым туманом уже можно было различить смутное шевеление.
Того… тех, кто выл. И выходил из озера.
Нет, уже и не выл вовсе. Исторгаемые из озерных недр звуки становились выше, ломались, истончались, переходили в ви…
– И-и-и-и-и-и-и-и!..
…изг.
Нарастающий визг поглощал и перемалывал воющий хор, подминал его под себя, пронзал и надрезал все прочие шумы. Визг заполнял уши, висел в дрожащем воздухе, звенел на одной ноте, не смолкая ни на секунду. В нем уже не было даже страха.
Вообще ничего в нем не было. Одна только боль-боль-боль-боль…
– И-и-и-и-и-и-и-и!..
И – снова боль.
– Что это, Бернгард?! – пересохшими губами пробормотал Всеволод. – Кто это?! Как это?!
Вместо ответа князь-магистр выплюнул невнятное ругательство. На языке, далеком от человеческого.
А из озерных глубин, из зеленоватой дымки выступали, подобно призракам, пошатывающиеся фигуры. Высокие, узкие, гибкие, длиннорукие, шишкоголовые. С растопыренными кинжалоподобными когтями на извивающихся, бьющихся, будто раненые змеи, конечностях. Упыри-кровопийцы, ночные твари, создания темного обиталища выходили на солнечный свет. Ступая по камням, обрызганным серебряной водицей.
Упыри шли и визжали, визжали и шли. Медленно, через силу, через страх и боль. Но – шли-и…
– И-и-и-и-и-и-и-и!..
Невероятно! Дневной Набег! Не было ведь такого! Никогда не было! И кто бы мог помыслить, что будет?! Когда-либо? Такое!
– Как это, Бернгард?! – Всеволод, бесцеремонно тряхнул магистра, проорал свой вопрос в угрюмое злое лицо под поднятым забралом. – Почему это?!
Темные твари, поднимавшиеся из темного мира, уже начинали оплывать под солнцем. Твари облезали, покрывались дымящимися язвами, сочились черным. И все же шли. Упрямо, целенаправленно. С озерного дна по крутому склону наверх. Через глубокое ущелье с дрожащими студенистыми стенами. К горстке людей и умрунов, стоявших на берегу.
Некоторые упыри падали. То ли сами, то ли подталкиваемые идущими сзади. Но, даже упав, не останавливались. Пытались подняться. А если не могли – ползли, оставляя на влажных камнях клочья сорванной кожи и потеки истаивающей крови цвета дегтя. По упавшим и ползущим брели другие – еще устоявшие на ногах.
Их было много, а становилось больше. Они двигались плотно. Плечо к плечу, брюхо к спине. Словно бледная волна выплескивалась из недр Мертвого озера, заполняя узкую трещину-проем. И текла, вопреки всем законам природы, вверх. И густела. И темнела на глазах. Под ярким еще солнцем.
Но даже солнце не могло остановить этот поток…
Выходит, снова пробиваться с боем? Туда? Вниз?
Но удастся ли? Через такое?
– Как?! Почему?! – брызжа слюной, снова и снова кричал Всеволод в поднятое забрало Берн-гарда.
А вместо ответа…
– И-и-и-и-и-и-и-и!..
Опять – визг. Такой же пронзительный, исполненный боли, как и тот, что доносится из озера. Только звучащий уже с другой стороны.
С других сторон.
Это еще что такое?!
Всеволод отцепился от Бернгарда. оглянулся.
Невероятно! Немыслимо!
Упыри, не успевшие прошлой ночью уйти вслед за своим Князем за рудную черту, но сумевшие отыскать в предрассветный час укрытие, тоже покидали дневные убежища. Нечисть, будто по чьему-то зову, выползала из пещер, из каменных завалов, из ниш и трещин в скалах. Когтистые руки гибкими побегами взрастали из-под неподъемных глыб и раздвигали валуны поменьше. Из осыпей мелкого щебня, как из воды, выныривали безволосые головы, покрытые уродливыми наростами.
Что творилось в ущелье, ведущем к замковой горе и все еще укрытом густым туманом, разобрать было трудно. Но вот безжизненное плато вокруг оживало буквально на глазах. Одиночки, группки, целые толпы темных тварей выбирались на свет и подтягивались к Мертвому озеру. Для атаки с тыла, надо полагать.
Эти упыри не вопили и не выли. Эти визжали сразу. Потому что сразу попадали на солнце.
– И-и-и-и-и-и-и-и!..
– И-и-и-и-и-и-и-и!..
– И-и-и-и-и-и-и-и!..
Несущиеся отовсюду пронзительные, неумолкающие визги перекликались один с другим, дополняли друг друга. Накладывались, наслаивались, сливались воедино.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});