Оксана Панкеева - Пересекая границы

— Да! — раздраженно выкрикнула Саэта и тут же пожалела, что ведет себя откровенно хамски.

Как ни странно, Кантор не обиделся. И смеяться не стал. Промолчал. Но в его молчании чувствовалась озадаченность. Они помолчали немного, потом Саэта осторожно спросила:

— Кантор! А ты долго сидел?

— Нет, — спокойно ответил он. — Луны четыре или пять, наверное. А что?

— И за четыре луны ты опустился до того, чтобы есть тараканов?

— Почему опустился? А, ты думаешь, я их ел, совсем обезумев от голода? Вовсе нет. Я это делал совершенно сознательно, понимая, что на лагерных харчах я через луну-другую уже ни на что не буду способен. Ни сбежать сил не останется, ни отбиваться от кавалеров. А вопрос был насущный, в те времена я был симпатичнее, чем сейчас, и многим нравился, а козлов везде хватает… Драться приходилось насмерть, в буквальном смысле, несколько раз по утрам из туалета выносили трупы особо настойчивых. Да и мысль о побеге меня не оставляла, я много об этом думал и очень надеялся, что мне выпадет шанс. И вот чтобы к тому моменту, когда он выпадет, не превратиться в обессилевшего доходягу, стал подкрепляться, чем только мог. В том числе, насекомыми. Они, между прочим, очень питательны.

— Они же противные, как их можно есть… сознательно?

— Закрыв глаза и стиснув зубы. На свете много противных вещей. И со многими приходится мириться во избежание еще более противных. Слушай, не надо про лагерь, ладно? Давай про что-нибудь другое.

— Извини. Ну, расскажи что-нибудь. У тебя такой голос… его приятно слушать. Кстати, мне кажется, я его где-то слышала. Мы с тобой не встречались раньше? Ты говорил, что ты меня знал. Где мы с тобой виделись?

— В консерватории, — проворчал Кантор. — Ты что, маленькая — такие вопросы задавать?

— Извини. Я не знала, что ты настолько засекречен. А почему? Ты ведь такой же рядовой, как и я?

— Не совсем. Меня знают. Я уже светился. Моя голова оценена, если ты не слышала. И если бы кто-то узнал, как меня зовут на самом деле, кто я такой и кто у меня есть из родных… Понимаешь?

— Понимаю. Но ты же не сразу засветился, как только к нам пришел. И голову твою оценили всего год назад. А засекретили с самого начала. Почему?

— Странная ты. Как это я не сразу засветился? Я же сидел. На меня же там все документы остались. Мое прежнее имя было уже засвечено так, что дальше некуда. Вот и пришлось сделать вид, что я умер, и жить, как другой человек. И мне совсем не хотелось бы воскресать. Теперь тебе понятно?

Опять повисла тягостная пауза. Потом Кантор невесело заключил:

— Что-то не получается у нас разговор. О чем ни заговорим, обязательно скатываемся на запретные темы. Давай я лучше пойду прогуляюсь, а ты попробуй уснуть. Потом я приду и тоже лягу, тогда ты не будешь мне мешать, и я тоже усну.

— А ты можешь не уходить, а просто пересесть в кресло?

— Ты что, боишься остаться одна? Брось, Саэта, никто тебя не обидит в мое отсутствие. А если кто-то попробует, то я ему даже не сочувствую.

— Я-то, конечно, в состоянии постоять за себя, — хихикнула Саэта. — Но куда мы с тобой труп денем?

— Как — куда? — в тон ей ответил Кантор. — В ванную. Аккуратно разделаем кинжалами и по частям вынесем куда-нибудь.

Видимо, они оба одновременно представили себе эту идиотскую ситуацию и спустя пару секунд дружно хихикали, забыв про неудавшийся разговор.

— Саэта, — спросил Кантор, отсмеявшись, — a правда, что ты в свое время дала пощечину самому Эль Драко?

— А ты откуда знаешь? — Удивилась Саэта. — Кто тебе это мог сказать?

— Да это была самая ходячая история — про наглого Эль Драко и гордую девушку. Правда, многие считали, что это выдумка.

— Да почему? Это правда.

— Ну, потому, что о нем ходили легенды, что якобы ни одна женщина не могла ему отказать. Я, кстати, не особенно в них верил. Ничего абсолютного не бывает. Значит, правда? А расскажи, как было дело?

— Да ничего особенного. Он полез ко мне целоваться, я и влепила ему оплеуху. Он был пьяный и не соображал, что делает. Не понимаю, почему его считали неотразимым. Ну, красивый, ну, талантливый, но это же не значит, что каждая женщина должна мгновенно падать при виде его.

— А тебе он не нравился?

— Нравился. Но не до такой же степени. Он всем нравился, и считал это в порядке вещей. А меня это злило.

— Что именно — то, что он нравился тебе, или то, что он нравился всем?

— То, что он принимал это как должное.

— Из-за этого ты и наградила его оплеухой, несмотря на то, что он тебе все-таки нравился?

— Да нет. Просто когда к тебе лезет целоваться пьяный мужчина, это неприятно, независимо от того, нравится ли он тебе трезвым. И что самое отвратительное, никто и не подумал его остановить. А когда он получил по морде вместо поцелуя, ему все сочувствовали, и одна чокнутая поклонница чуть мне волосы не повыдергала.

Кантор тихо засмеялся.

— Ничего смешного, — проворчала Саэта. — Эта сучка испортила мне прическу и выставила полной дурой.

— А он? — спросил Кантор. — Много бы я дал, чтобы увидеть его физиономию в этот момент.

— Он так ошалел, что ничего не мог сказать. Только на следующий день опомнился и пришел извиняться. Так что ты думаешь, не успел он извиниться, как тут же начал приглашать меня куда-нибудь с ним сходить.

— А чего ты еще от него ожидала? Такой уж он был, наш великий бард. Ни одной юбки не пропускал. Ты, конечно, не пошла? А не жалела потом?

— Не то, чтобы жалела… Но потом, когда его арестовали, я поняла, что была не права, думая о нем хуже, чем следовало.

— Да не одна ты так думала. Большинство его знакомых было удивлено не меньше тебя. Все почему-то думали, что уж с ним-то ничего не случится, что уж он-то приспособится при любом режиме. А чтобы он отказался от сотрудничества с правительством, да еще зная, что его ждет в случае отказа… этого вообще никто не предполагал.

— Я знаю… И все-таки… Ты знаешь, как он умер?

— Достоверно не знает никто. Даже неизвестно точно, умер ли он вообще.

— Гаэтано мне сказал, что Эль Драко бежал из лагеря, и его поймали. Он умер под пытками в Кастель Милагро, никого не выдав.

— И с тех пор ты раскаиваешься за эту несчастную оплеуху? Брось. Готов поспорить, он забыл о ней на следующий день.

— Нет. Я раскаиваюсь в том, что я в нем так ошибалась. Понимаешь, я думала, что он просто богатый оболтус, гуляка и бабник, красавчик, избалованный славой. А он умер под пытками. И никого не выдал. И мне от этого как-то жутко.

— Это ведь только легенда. Никто не знает, что с ним случилось на самом деле. Таких легенд о нем несколько. Неизвестно, насколько они достоверны. Их могли сочинить специально в пропагандистских целях, тот же товарищ Пассионарио, он у нас любитель сочинять сентиментальные и душещипательные легенды. А на самом деле могло быть что угодно.