Кукольная королева (СИ) - Сафонова Евгения

— …чистые помыслы.

— Его меч защищает невинных.

— …невинных.

— Его сила помогает слабым. Его гнев карает злодеев. Его слова всегда истинны.

— …тинны.

Лезвие мягко пустилось на его левое плечо.

— Поклянись, что никогда не коснётся твоего сердца жестокость, зависть, ненависть и иной гнев, кроме праведного. Поклянись, что не позволишь тени нечестивых чувств затмить твой разум. Клянись.

— Клянусь.

Сабля, взмыв в воздух, коснулась серебристой гранью другого плеча.

— Поклянись, что будешь мудрым, милосердным и справедливым. Поклянись, что будешь светочем во мраке для заблудших, и даже в самой кромешной тьме, когда все другие светила угаснут, свет в сердце твоём будет сиять. Поклянись, что будешь чтить кодекс. Клянись.

— Клянусь.

Оружие поднялось и опустилось в третий раз.

— Поклянись, что будешь верен своей госпоже, почитать её и повиноваться ей, пока не освободит тебя от клятвы она… или смерть. А теперь — клянись.

— Клянусь, моя госпожа.

Лёгкими шагами Таша прошла туда, где юноша оставил ножны, и вложила оружие в них.

— Встань, мой рыцарь.

Джеми поднялся с колен, но не поднял головы.

Со всей возможной торжественностью Таша опоясала мальчишку мечом, подвесив ножны к креплению на поясе. Без замаха хлестнула его ладонью по щеке; Джеми с готовностью повернул голову, чтобы она не ушибла пальцы.

— Будь храбр, — молвила Таша, — и пусть эта пощёчина станет единственным ударом, не заслуженным тобой, за который ты не потребуешь ответа. Будь милосерден и умей прощать, будучи выше оскорбивших тебя…

Что там ещё?..

— А теперь благословляю тебя, мой рыцарь. Твори мир, добро и справедливость, и да будут славны деяния твои.

Отступила на шаг.

Задумчиво оглядела результат.

— Вроде бы меч подвесила правильно, — неуверенно сказала Таша: невольно удивляясь, как быстро исчезло чарующее ощущение царственной самоуверенности, только что озарявшей мысли искрящимся фейерверком.

— Конечно, моя госпожа!

— Вот только этого не надо. — Она сдёрнула перстень с пальца, чтобы вернуть в футляр, по соседству с печатью Морли. — Никаких «госпожей». И «королев», и «вы». Даже «лэн», так и быть, можешь не добавлять. В конце концов, целых… два дня как вместе странствуем со взаимной неприязнью.

— Ладно, — охотно согласился Джеми и, мигом растеряв всю серьёзность, повалился обратно на тюфяк. — И жаль тебя расстраивать, но отныне неприязни от меня не дождёшься.

Таша устало опустилась в кресло.

— И как ты понял, что я не вру?

— По прозвучавшей в твоём голосе безграничной гордыне истинно монаршей особы… ладно-ладно, не смотри на меня так. — Джеми миролюбиво поднял руки. — Я слышал вчера ваш разговор со святым отцом. Сначала подумал, что шестнадцать лет назад не одну семью вырезали, но когда увидел печатку… и ты ещё так среагировала, и наши давно подозревали, что не все Бьорки погибли… ну я и решил до конца роль сыграть, чтобы ты сама всё сказала. Так что за «врушку» прошу великодушно извинить, но, как видишь, я всё же не идиот. — Он взглянул в её удивлённое лицо, и на его собственном отразилась тень удовлетворения. — Значит, ты дочь Ленмариэль Бьорк и Тариша Морли.

Таша закуталась в плед.

— Да.

— И Шейлиреар скрыл, что твоя мать жива.

— Да.

— Как мы и думали. Но как ей удалось уцелеть?

Она обняла руками колени.

Она знала, что когда-нибудь ей придётся это рассказывать. Слезливую сказочку, достойную места в книжке для сентиментальных юных дев.

Но легче от этого не становилось.

— Что ты знаешь о том восстании? — спросила она, оттягивая момент.

— Ну, я знаю, что Ленмариэль родилась в Ночь Середины Зимы, — с готовностью доложил Джеми, — и народ уже тогда стал немного волноваться. Оборотень в качестве наследницы престола их не особо устраивал… и многие требовали смерти «порождения Мирк», но королева больше не могла иметь детей, так что король Ралендон отстоял единственную наследницу. А потом все немного успокоились: принцесса росла милой и доброй девочкой, раздавала милостыню, когда выбиралась в город, навещала сиротские приюты… ну обращается себе соколом или волчицей, так ничего, волшебники вон тоже на досуге так развлекаются. И ей было уже семнадцать, когда Шейлиреар помешал повесить какого-то изменника, и король отправил его в отставку…

— И тут же случились возросшие налоги, ведьмина лихорадка, голод и мамина свадьба с княжичем Заречной, — закончила Таша. — Я знаю, мама бы этого не хотела, если б знала, что за стенами дворца творится, но ей же никто ничего не говорил. Не хотели тревожить душевный покой счастливой невесты. А в итоге по всей стране целители сбиваются с ног, на кладбищах не хватает мест, везде горят погребальные костры, а в королевском дворце шикарный фейерверк, ужин на шестьсот гостей, шестьдесят шесть перемен блюд…

— И Шейлиреар, конечно же, не преминул этим воспользоваться. Стал подталкивать людей к мятежу, ещё и объявил Бьорков узурпаторами, мол, шестьсот лет назад они сами свергли амадэев.

— А когда его арестовали как бунтовщика, жители Адаманта пошли штурмовать дворец…

Она как будто снова увидела маму, стоящую у окна детской, отвернувшуюся от дочери, потрясённо смотрящей ей в спину. Спокойную, равнодушную даже. Таша тогда не понимала — если это правда, как она может быть так спокойна?

Перед глазами плыли картинки, а Таша, как и Мариэль в её памяти, всё говорила, говорила…

— …ты должна бежать!

— Я без тебя не уйду!

Бунт… почему? Почему её подданные убивают всех, кого она знала и любила?

— Они уже на лестнице. — Таш говорит рассудительно, почти спокойно; и одна Пресветлая знает, чего стоит ему это спокойствие. — Сейчас единственный путь из этой башни — через окно. И если ты можешь улететь, то я нет.

— Я останусь здесь, я защищу…

— Даже волчицей ты не справишься со всеми. Они убьют нас обоих, вот и всё.

— И пусть! Я… без тебя…

Голос срывается, переходя в рыдания.

Почему им было отмерено три месяца? Всего три месяца светлой и счастливой жизни?..