Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гранд

Пришлось даже вырубить особенно настырных, а на их месте расположились склады, а еще по краю участка провели широкую дорогу, по которой одна за другой двигаются тяжело груженные подводы…

Огромный дом Амелии как будто стал еще больше, но это просто чувствуется рука Торкилстона: где-то поправил сам, что-то отремонтировали за плату, повеселевшая Амелия посадила роскошные цветы вдоль дорожек в саду, а к дому мы шли между двух рядов красивых оранжевых и красных цветов, это все, что я в них понимаю: цвет и размер.

Амелия увидела нас в окно и выскочила навстречу. Мы обнялись на крыльце, я поцеловал ее в щеку, обнял обоих за плечи и повел, как хозяин, в дом, где однажды разыгралась достаточно кровавая битва.

Не знаю, усталость ли как-то дала себя знать подсознательно, или же я в самом деле истосковался по теплу и уюту, но когда прибежали дети, я для них тот самый герой, что спас их маму и привел дядю Торкилстона, на столе появились обычные суп и каша, но приготовленные не безликим посетителям в харчевне, а заботливыми женскими руками для своих, я как-то раскис и с блаженной улыбкой погрузился в приятное ощущение отдыха и полного покоя, когда все и везде хорошо, просто прекрасно, и нет никаких угроз…

Лишь когда из окна пал на столешницу грозный отсвет багрового заката, я вздрогнул, смущенно поднялся, снова обнял их и поцеловал Амелию.

– Честное слово, – сказал я искренне, – никогда мне так тепло, уютно и хорошо не было, как у вас!.. Увы, я уже и гранд…

Амелия охнула испуганно, а Торкилстон вытаращил глаза.

– А это еще что?

Я усмехнулся.

– Титул. Пришлось взять, без него не допускали до работы.

Он покрутил головой, лицо стало озабоченным.

– Господи, ну нельзя же столько на себе тащить…

– Приходится, – сообщил я и, повернувшись, сбежал с крыльца.

На обратном пути я на ходу проверил склады, посмотрел бараки, в которых живут плотники и столяры, меня уже ждал монах Меанис, продрог на ветру, явно не думал, что проторчу у друзей целый день.

– Ваша светлость, – сообщил он, – для вас приготовили вот этот домик. Здесь все чисто, пол вымыли горячей водой, столы выскоблили, там есть чернильница и перья на всякий случай…

– На какой случай? – спросил я. – Чтобы перьями в горле щекотать?.. Эх, святая симплиатас… Ладно, иди. Придет, этот… как его…

– Кристиан Аштон, ваша светлость?

– Да, гони этого Криса сразу ко мне. Скажи я вельми гневен из-за потерянного в праздности дня и хочу все наверстать.

– Будет сделано, – крикнул он уже обрадованно, никаких разносов с моей стороны, умчался, взбрыкивая на ходу.

Я слышал его вопли, чтоб немедленно корабельного мастера к его светлости, и чтоб с чертежами, и чтоб побыстрее, его светлость уже изволит ждать, а такое недопустимо…

Через узкие окна бойницы видно далекий берег, а за ним полоску воды, доносится стук молотков и молотов, звуки пилы, бодрые крики рабочих.

За моей спиной скрипнула дверь, я резко обернулся. Порог переступила молодая женщина в холщовой мужской рубашке с закатанными по локти рукавами и длинной юбке до пола. Рубашка застегнута под самое горло, несмотря на жару, но ниже оборваны две пуговицы, и в разрезе проглядывает белое нетронутое солнцем тело, даже краешек груди.

Однако в ее руках длинный рулон плотной бумаги, и я уставился на его хозяйку. Интересное лицо – с настолько расширенной нижней челюстью, что углы торчат в стороны, странное впечатление, но не отталкивающее, а просто необычное, зато создает впечатление злобной неуступчивости и свирепого характера.

Я продолжал смотреть на нее, она присела в поклоне, но не склонила голову, а следила, куда я вперил взгляд.

– Леди… – проговорил я наконец.

– Крис Астон, – договорила она.

Я пробормотал ошалело:

– Так вы… женщина?

Она с интересом посмотрела мне в лицо и откровенно проследила за моим взглядом.

– И как вы догадались? Неужто по моим сиськам?

Я отступил на шаг, а то ее запахи уж начали проникать в мое тело, заставляя его выходить из подчинения.

– Признаться, – произнес я, – до сих пор не могу поверить, что женщина…

Она прервала язвительно-вежливо:

– Упокойтесь, ваша светлость, мир не рухнул. Мой отец, Кристиан Аштон, занимается этим делом и весьма преуспел в нем. Просто я слишком часто сидела у него на коленях, будучи ребенком, а потом помогала ему в работе, так что я знаю достаточно много. Мой отец сегодня занемог, что-то съел, его тошнит и голова кружится, но я решила, чтобы вы не теряли драгоценного времени, вы же такой занятый, как говорят, хотя я представляю, чем вы там во дворце заняты… решила пока что ввести вас в курс дела, а завтра-послезавтра поднимется из постели и отец.

– А-а-а, – сказал я с облегчением, – ну, значит, мир еще не сошел с ума. Та эпоха еще впереди.

Она спросила несколько настороженно:

– Правда? Скорее бы…

– Далеко впереди, – сказал я и заметно охладил ее восторг. – Ладно, показывайте, что вы там понимаете в отцовских чертежах.

Она посмотрела на меня несколько критически.

– Если вы сможете понять, что я буду показывать… хоть наполовину, ваша светлость…

– Не договаривайте, – прервал я. – Будучи очень стеснительным, я смущаюсь при виде голых женщин. И даже обнаженных.

Ее лицо вспыхнуло, в глазах зажглись опасные огоньки, но вспомнила, что разговаривает не с плотником, сказала сдержанно:

– Вот, ваша светлость, смотрите.

Я помог ей развернуть чертеж во всю ширину и длину стола, закрепил уголки специальными гвоздиками, втыкаемыми в приклеенные колечки.

Как водится, на краях нарисованы Борей с надутыми щеками, колеса Мироздания, солнце с удивленно-наивными глазами и свернувшиеся в кольцо драконы. А в центре корабль, больше рисунок, чем чертеж.

– Каравелла, – сказал я. – Значит, я хоть здесь не опоздал. Сколько спущено на воду?

– Четыре, – доложила она. – Но команды еще не готовы.

– А в доках?

– Еще восемь.

– Такие же?

Она ответила настороженно:

– Ну да…

– Тогда я вовремя, – повторил я. – Каравеллы отставить… вернее, каравеллы классического типа. Будем кое-что менять.

Она пробормотала настороженно:

– Ваша светлость?

– Нам нужны корабли помощнее, – объяснил я, – покрупнее, можно даже поманевреннее, хотя это не обязательно. А вот быстроходнее, да, надо. Потому давай посмотрим сперва на мачты…

– Ваша светлость, – сказала она ядовито и показала пальцем, – мачты – это вот. А это вот паруса называется…

– Умница, – похвалил я, – такое запомнила, это же надо!.. Та-а-а-ак… три мачты, прямое парусное вооружение на фок– и грот-мачтах… гм… Хорошо, но теперь недостаточно. Здесь вот нужно борта выше, на фок-мачте паруса прямые, на остальных – латинские. Какие размеры у спущенных на воду корабликов?

– Длина двадцать ярдов, – отрапортовала она, – ширина – шесть, осадка – два. Экипаж – сорок человек, грузоподъемность шестьдесят коротких тонн.

– Для начала неплохо, – согласился я. – Мы просто как бы восстановили потопленные пиратами. Теперь же закладываем новый класс кораблей. Но никаких революций! Всего лишь закономерный рост.

Она пробормотала угрюмо:

– Насколько?

– Грузоподъемность, – сказал я, – возьмем четыреста коротких… нет, лучше длинных тонн.

Она переспросила с недоверием:

– Это же двадцать хандредвейтов!

– Или квинталов, – согласился я. – Да-да, четыреста. Все остальное увеличивается пропорционально. Но, конечно, понадобятся надстройки в носовой части и на корме, еще будет глубокая седловатость палубы в средней части судна…

Она слушала внимательно, а когда я начал грубо стирать линии и дорисовывать новые, напряглась, сердито засопела, едва не хватая меня за руки.

– Треугольные паруса заменим на трапециевидные, – сказал я, – еще нужно улучшить обводы корпуса, я покажу как. Это увеличит отношение длины к ширине…

– Это уменьшит грузоподъемность, – обронила она.

– Но увеличит скорость, – пояснил я. – Для кораблей этого типа важнее не грузоподъемность, а скорость и маневренность.

– А разве такой парус маневренности прибавит?

– Ты меня удивляешь, – проронил я, всматриваясь в расчеты прочности креплений.

Она буркнула:

– Это вы меня удивляете, ваша светлость. Вроде бы не урод…

– Да и в тебе страшила не заметна, – обронил я, не сводя взгляда с обводов корпуса. – Правда, наверное, ноги кривые, как колесо…

Она стиснула челюсти, это впечатляет, словно бульдог зажимает берцовую кость, сказала ровным голосом:

– А еще и копыта.

– Я так и знал, – сказал я с облегчением, – не может быть умной и красивой одновременно. Постой, а почему мачта эта вертикально? Ее нужно чуть наклонить вперед, тогда мощь ветра будет малость уходить в корпус.

Она нависла над чертежом:

– Вот эта? Расчеты есть?

– Какие у меня могут быть расчеты? – возразил я с достоинством. – Короли выше математики!..