Наталья Резанова - Журнал «Если» 2010 № 3

Надвинулись короткие тропические сумерки. Среди акаций замерцали кухонные костры анула. Сегодня мне большего совершить не удастся, поэтому мы с Маккабби поставили на костер собственный котелок. Только мы сели ужинать, как из лагеря явился абориген и протянул мне кусок коры с горкой какой-то местной еды. Что бы это ни было, оно заметно подрагивало, и, глянув на него, дрогнул я сам.

— Жир эму, — сказал Маккабби. — Излюбленный тут деликатес. Это в обмен на бусы.

Радости моей не было предела, но проглотить блюдо было тошнотворно трудно: словно ешь миску губ.

— Я бы на твоем месте сожрал поскорее, — посоветовал Маккабби после визита к туземным кострам. — Они, вероятно, придут забрать его назад, когда сдадутся с бусами.

— Что?

— Они уже два часа их варят, и, похоже, бусы все еще жесткие на вкус.

— Они едят бусы?

Увидев мой ужас, он почти надо мной сжалился:

— Местные бингхи, Преп, живут лишь ради того, чтобы есть, чтобы жить, чтобы есть. У них нет домов, нет карманов, поэтому собственность им ни к чему. Они знают, что сами безобразнее задницы вомбата, поэтому и украшения им ни к чему. Найти пропитание в этой никудышной стране крайне тяжело. Когда появляется что-то новое, они пытаются это съесть — вдруг получится.

Я слишком устал, чтобы переживать. Я забрался к себе в шатер, желая лишь «пропахать глубину», по выражению Маккабби. Но, как выяснилось, поспать мне удалось лишь самую малость. Мне приходилось то и дело выгонять чернокожих девушек, которых, как я предположил, привело детское желание ради разнообразия провести ночь под кровом.

Поднялся я довольно поздним утром и обнаружил, что анула все еще корчатся, постанывая, на своих циновках.

— Сегодня мумбо-джумбо с птицами не увидишь, Преп, — сказал Маккабби, роясь в своем мешке. — Но немного магарыча я на них потрачу.

— Что?

— Жвачка. Я всегда к ней прибегаю, когда надо у бингхов что-то выторговать или их умаслить. Ее вид им нравится гораздо больше бус.

— Но это же слабительное! — воскликнул я, когда он достал «магарыч».

— Как раз это они в нем и любят. Удовольствие о двух концах.

События того дня не поддаются описанию. Но лучи заходящего солнца играли бликами на горках бусин, тут и там рассыпанных по окрестностям. А меня одолевали собственные беды: все мое тело начало невыносимо зудеть. Маккабби не удивился.

— Мясные муравьи, — предположил он, — или, может, сахарные муравьи, белые муравьи, бугонги. Еще тут водятся антилопьи мушки. Говорю тебе, Преп, у миссионеров шкура тонка расхаживать с голым задом.

Без чрезмерных сожалений я отказался от мысли жить так же примитивно, как моя роговокожая паства, и вернулся к ношению одежды.

Однако день не прошел совершенно напрасно. Я напомнил Маккабби, что нам нужен водоем для ритуала, и он повел меня в племенной оазис анула.

— Жалкое зрелище в засуху, — признал он. Пруд был сравнительно широким и глубоким, но содержал лишь вонючую пенистую грязь, через которую петляла угрюмая зеленоватая струйка шириной в простой карандаш. — Но когда наступит сезон дождей, тут и Ной содрогнется. И вообще, это, наверное, он в твоем «Златосуке» описан. На протяжении ста миль никакой другой воды нет.

Я задумался: если герой Фрейзера достаточно отчаялся, чтобы попытаться вызвать дождь, то как же ему подыскали подходящий водоем?

— А, будь все проклято, — пробормотал я.

— Твоя неумеренность в выражениях, Преп, меня изумляет.

Но у меня созрел план, который я и объяснил Маккабби. Мы перебросим временную дамбу через нижний конец прудика. К тому времени, когда анула оправятся от желудочно-кишечных неполадок, вода достигнет уровня, достаточного для наших целей. Именно так мы с Маккабби и поступили: притащили и нагромоздили камни, а щели между ними замазали глиной, которую палящее солнце быстро превратило в цемент. Закончили мы к ночи, и вода уже поднялась нам до лодыжек.

На следующее утро меня разбудили улюлюканье, свист и лязг из лагеря анула. Ага, подумал я, довольно потягиваясь, они обнаружили улучшенную систему водоснабжения и празднуют. Тут в палатку влезла щетинистая физиономия Маккабби, и он возбужденно возвестил:

— Войну объявили!

— Неужто с Америкой? — охнул я (в его словах прозвучала явная укоризна), но физиономия так же внезапно исчезла.

Натянув ботинки, я вышел к нему на пригорок и тут понял, что он имел в виду межплеменную войну.

Под нами было эдак вдвое больше черных, чем я помнил, и каждый улюлюкал за двоих. Они топтались на месте, били друг друга по головам копьями и палками-копалками, бросались камнями и бумерангами, а еще совали угли от костров в курчавые волосы друг дружке.

— Это соседи, — пояснил Маккабби. — Племя бингхи-бангхи. Они живут ниже по ручью, а сегодня на восходе обнаружили, что им выключили воду. Они винят анула в преднамеренном массовом убийстве с целью захватить их земли для выращивания ямса. Ну и переплет!

— Нужно что-то предпринять!

Маккабби порылся в вещмешке и достал игрушечного вида пистолетик.

— Это просто пукалка двадцать второго калибра, — сказал он. — Но им положено бежать домой, едва завидят оружие белого человека.

Мы бросились вниз по склону в самое пекло, Маккабби отчаянно палил из пистолетика в воздух, а я махал Новым Заветом, возвещая, что право на нашей стороне. Разумеется, под этим новым натиском захватчики отступили, унося раненых. Мы загнали их на ближайший холм, с высоты которого они потрясали кулаками и выкрикивали угрозы и оскорбления, но наконец усталые и разгромленные ушли на собственную территорию.

Маккабби расхаживал по лагерю анула, посыпая тальком для ног (единственное медикаментозное средство, какое нашлось в его мешке) тех, кто был более или менее тяжело ранен. Впрочем, потерь насчиталось немного, и большинство отделалось разбитыми носами, шишками на голове или поверхностной депиляцией в тех местах, где были вырваны усы или волосы. Я по мере сил играл роль капеллана на поле боя, пантомимой оделяя духовным утешением. Одно было хорошо: анула как будто совершенно оправились от прострации после бусинной диеты. Утренняя зарядка помогла.

Когда все немного успокоилось, а мы с Маккабби завершили завтрак чашкой чая, я отправил его искать среди племени незанятого мужчину клана, который считал бы широкорота своим кобонгом, или тотемом. Он действительно нашел молодого человека такой конфессии и, возобладав над его упрямым нежеланием, привел ко мне.

— Это Яртатгурк, — объявил Маккабби.

Яртатгурк прихрамывал — последствие основательного пинка головореза из племени бингхи-бангхов. Остальное племя тоже пришло и выжидательно расселось на корточках вокруг нас троих, словно им не терпелось посмотреть, какое новое лакомство я припас для их юноши.