Михаил Пузанов - Перекресток: недопущенные ошибки

— …что шанса нет у души и сам он не способен ничему научиться. Знаю, но чтобы избавить его от ненависти, злобы и властолюбия, придется немало постараться. Ломать его что ли, в конце концов, если слов не понимает? Притом я говорю об отдаленной перспективе, если удастся избавиться от личности Шатара, а это — далеко не плевое дело. Как ни крути, упирается все в Кадуций!

— И пока жезл в руках вечно молодого разумом дурака, тот будет оставаться всеобщей страшилкой?

— Примерно так.

— А если твои путники не справятся?

Астерот помедлил, и с искренним вздохом ответил:

— Значит, эксперимент провалится, не начавшись.

Минуту они молчали оба. Потом Волк, пытаясь смягчить зловещие предположения, задумчиво заметил:

— И все же, я предчувствую, что кадуцей вернется ко мне.

В воздухе вновь повисло молчание, только теперь похожее на то, что образуется после пророчества или попытки предсказать точное будущее.

— Ну что ж, — Задумчиво процедил Астерот, — тогда я буду уповать на то, что вернет его тебе не Элоранта. Впрочем, наверное, не она, иначе возвращать было бы некому.

— Думаю, вскоре мы и так узнаем, кто и как. Ведь я далеко никогда не заглядываю.

Астерот кивнул. По всей видимости, он готовился покинуть междумир. Долго пребывать здесь живой все же не мог, а их общение с Волком чересчур затянулось. Но "на полдороги" Элоам как-то нерешительно окликнул его:

— Постой, секунду, одну секунду. Когда все это начнется, ты все-таки скажи мне. Междумир не имеет четких границ, думаю, я смогу проложить путь и к тому миру-внутри-мира, который ты собираешься создать.

Бродяга резко обернулся. Неужели друг решился?! Вот уж не ожидал, что его приемы втягивания разумных в авантюры сработают…

— Я был бы тебе очень благодарен…

— Тогда считай, что получил меня в свое полное распоряжение. В конечном счете, это и в моих интересах.

— Рад, что ты так считаешь, Элоам. Должен сказать, что ты изменился даже более, чем я полагал.

— Если бы только эти изменения дали мне возможность избавиться от собственной боли… — Шартарат грустно улыбнулся и растворил контуры тела. На растрескавшейся земле стоял темный волк с поблескивающей в лучах луны шерстью. Оскалившись (видимо, это означало улыбку) на прощанье, он побежал куда-то в противоположную от башен сторону.

— Все возможно, — С этими словами, брошенными в туман, Звездный растворился в воздухе.

1 472 202 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Природный мир, Ост-Каракское море, палуба пиратского брига "Венус".

— Снимаемся с якоря, кэп! И чем скорее мы это сделаем, тем целее останутся твои уши!

— Да в чем дело, черти тебя разбери, Эбессах?! Перепил рому в кают-компании?!

— Это ты глушишь ром бочками, дряхлая развалина, а я тем временем рискую своим задом, старательно изображая пай-горожанина! И, между прочим, знаю побольше твоего!

— Что же ты знаешь такого восхитительного, обезьян? Нешто выяснил, кто станет первой леди лордесса? Или украл из тайной канцелярии Тауросса чертежи его треклятых мортир?!

— Хуже, доходяга, куда хуже. Не пройдет и суток, и ты окажешься в симпатичной петельке, представленным на обозрение достопочтенным жителям Ксаросс'Торга. Если Тауросс, действительно, не надумает подвесить тебя за уши на всеобщее обозрение — он как-то раз грозился. И на его месте, я поступил бы именно так — у тебя слишком длинные опахала. подвесить тебя за уши на всеобщее обозрение.

— Эй, лоцман недобитый, за такой тон обретешь вечный покой на рее «Венуса»! Говори по делу — нечего здесь стращать, когда сам не страшнее лягушки!

Фалькон, как и всегда, отнесся к предупреждениям старшего помощника без особого внимания. Забавно, именно он послал Эбессаха шпионить за лордом Тауроссом в Ксаросс'Торг, а теперь даже не пытался слушать его предостережения. Впрочем, у безалаберного пирата оставалось одно железное оправдание: он был занят слишком важным делом — пытался придумать две тысячи сто пятьдесят первый (или второй ли?…) способ охмурить Тартру. Та, впрочем, к лихачествам и очарованию капитана оставалась глубоко безразличной, хотя однажды все же вышла из себя и едва не отрубила кортиком Фалькону все, что находилось ниже пояса.

На этот раз Фальк с видом полного идиота в клинической стадии развития заболевания рисовал масляными красками портрет пиратки. Вернее, пытался рисовать, потому что до художника ему было лет двести ползком. Ударенный-о-мачту, находясь в состоянии внеземного экстаза (правда, не творческого, а вполне обыденного — ромового), накладывал мазок за мазком на нарисованный овал, символизирующий лицо девушки. Именно символизирующий, потому что вверху овал завершался прямоугольником, а внизу напоминал траекторию изрядно подвыпившего горожанина, движущегося по маршруту "таверна-факельный столб".

И все же, несмотря на отсутствие каких-то ярко выраженных талантов, кроме уникальной способности находится по гланды в неприятностях, капитан Фалькон имел свое внутреннее очарование. Тридцатипятилетний, с изумительно гибким телом, черноволосый, с парой очаровательных шрамов, пересекающих лицо (сам кэп настаивал на версии, что раны нанесли ему гварды Тауросса во время его героического налета на флот лордесса. Тартра к этой истории относилась скептически, распространяя среди команды слухи о неудовлетворенной любовнице, в гневе расцарапавшей лицо кэпу) — в общем, внешность бравого пирата казалась отдельным романтически настроенным девицам очень и очень привлекательной. Кроме того, его истории о героических подвигах, а также бесчисленные авантюры и сомнительные шутки надолго западали в память «счастливчиков», пути которых пересекались с жизненной «траекторией» кэпа. Правда, на этом пересечении находиться было просто опасно: Фалькон не имел никаких, как он сам их называл, "моральных предубеждений". Особенную любовь он испытывал к собственной выгоде и морю — все остальное, в том числе жизни и оскорбленные чувства обманутых встречных, его совершенно не волновали.

С другой стороны, не так уж и циничен был капитан, как пытался показать. Все члены команды «Венуса» доверяли ему безоговорочно. Да и в душе он явно оставался беспечным романтиком — ну, в конце концов, кто же еще мог назвать корабль по-эльфийски, да еще и выбрать такое неподобающее по пиратскому «этикету» имя — "Красавица"?

— Хо-ху-ха, не паникуй, морская крыса, лорду сейчас, уж точно, не до нас. Его беспокоит этот недобитый кораблик-призрак. Тауросс, видите ли, серьезно обеспокоен происками приведений в его владениях…