Влада Воронова - Пути Предназначения

Винсент пожал плечами.

— Для воды и воздуха мы делаем очистители из павира. Это кустарник такой, его размочаленные ветки — отличный фильтр. Печку топить можно и кизяком. За небольшое пожертвование на церковь таниарская община прикроет от уголовного произвола. Что касается жандармов, то в нашем районе много реформистов, а при них эти жабы не наглеют. От шпаны я могу защитить себя сам.

— Ты говоришь как гирреанец.

— В Гирреане началась моя жизнь. До того было только существование.

Адвиаг опустил голову.

— Винс, — сказал он тихо, — потерять тебя второй раз я не смогу. Когда умирала твоя сестра, мне казалось, что мир рассыпается на части и его осколки режут тело. Боль осталась до сих пор. Притупилась, но не исчезла… Винс, если с тобой что-нибудь случится, нам с матерью этого не пережить.

— Ничего со мной не случится! Я выиграл первенство района по боям без правил. Я смогу постоять за себя.

— Что? — переспросил Адвиаг. — Какие ещё бои без правил?

— Сначала я на тренировку из любопытства пошёл. Кандик уговорил попробовать. Олег-сенсей тогда как раз начинающую группу набирал. Сказал, что я способный. Ну я и остался.

— Кандик — это кто?

— Мой друг. Он и Дейк. Они поселенцы. И честные люди!

— Я верю, Винс, верю. Просто…

— Просто вы не ждали, что я смогу выжить сам, — оборвал его Винсент. — И тем более не думали, что из комнатного украшения я стану людем! В качестве вещи я был приятней, верно?

— Винс, что я должен сделать, чтобы ты мне поверил? Скажи, и я сделаю всё. Я люблю тебя, Винс, я хочу быть тебе и отцом, и другом, но не знаю как доказать тебе свою преданность. Ты не говоришь мне «Уходи!», но и к себе не подпускаешь. А я не знаю, что делать. Так подскажи мне, Винсент. Или давай оборвём всё сейчас.

Винсент подошёл к нему, посмотрел виновато.

— Вы… Ты всё делаешь правильно. Это я неправильный. Я не хочу оставаться без тебя и без госпожи Малниры, но поехать с тобой не могу. Войти в ваш дом таким, как я сейчас, невозможно. Ведь я никто. А пустое место нельзя назвать сыном. Сначала я должен получить право говорить о себе «Я есть». Лишь тогда я буду достоин вас.

— Во имя пресвятого Лаорана, Винс, какой же ты глупый! — Адвиаг притянул Винсента к себе, обнял. — Винс, право говорить о себе «Я есть» мы зарабатываем и отстаиваем всю жизнь. А любовь всегда даётся нам просто так. Это подарок без отдарка. Тут никогда и ничего не нужно доказывать. Просто любить — и всё. Любовь сама по себе доказательство.

— Одной любви мало. Нужно ещё и уважение. Оно гораздо важнее.

Адвиаг разжал объятия.

— О чём ты, Винс?

— Вы очень любите засахаренные ягоды трелга, сиятельный господин. Любите рубашки из жёлтого ларма. Но разве вы их уважаете?

Адвиаг отвернулся, отошёл к окну. Посмотрел на покрытый пыльным снегом двор, на куривших под навесом жандармов и армейскую охрану.

— Ты выбираешь очень трудный путь, Винс. Я не буду спрашивать, сам ты его разглядел или кто подсказал… Сейчас у тебя есть возможность уйти на другую дорогу. Но если ты ступишь на эту… У тебя никогда не будет возможности ни отступить, ни свернуть в сторону. Идти можно будет только вперёд. Надо будет постоянно перешагивать через боль, через страх, через безнадёжность. И ни секунды на передышку. Всегда идти, даже если не останется ни капли сил. Только вперёд, только прямо, потому что если ты замешкаешься даже на мгновение или сделаешь полшага в сторону, упадёшь в такую грязь, что никакими словами не передать её мерзости.

— Я знаю.

— Винс, — тихо сказал Адвиаг, — ведь всё может быть гораздо проще и легче. Зачем тебе это?

— Так я быстрее смогу сказать о себе «Я есть».

— Делай, как знаешь. Твоя жизнь, тебе и решать. Но только не забывай о тех, кто тебя ждёт.

Винсент подошёл к нему, прижался лбом к плечу.

— Я очень тебя люблю, папа. И маму. И Ринайю. Я обязательно приеду к вам. Сам приеду. А сейчас я должен быть на дежурстве. Иначе мне нельзя. Прости. — Он на мгновение крепко обнял Адвиага и вышел в коридор.

В кабинет зашёл Пассер.

— Дронгер?

— Всё в порядке, Альберт. Всё хорошо.

— Уверен?

— Да.

Пассер недоверчиво качнул головой, но вслух ничего говорить не стал.

Снаружи дом досточтимого Кийриаса, наставника и дяди Николая и Гюнтера по Цветущему Лотосу, ничем не отличался от прочих домов района: невысокий, двухкомнатный, стены покрыты светло-жёлтым пластиком, крыша — бледно-зелёным. Перед домом крохотный палисадник, позади, под складным матерчатым навесом — маленькая площадка для чаепитий.

Обычный дом ничем не примечательного горожанина со скромным, но стабильным доходом.

Однако, войдя в гостиную, Николай оробел перед её роскошью: стены затянуты узорчатыми циновками из тонковолокнистого трелга, на потолке — люстра из настоящего хрусталя, а на полу такой дорогой ковёр, что и наступать боязно. До сих пор Николай подобные гостиные видел только по стерео, в фильмах о плантаторах и аристократах званием не ниже диирна.

— Мебели нет, — удивился Гюнтер. — Только напольные подушки… Даже тумбочку не поставили.

— Это стиль такой, — пояснил Николай. — Очень модный и только для самых богатых. Если хозяин хочет угостить гостей, то слуги подают еду на специальных подносах, которые выглядят как небольшие низкие столики. Ты по-степняцки сидеть умеешь?

— Умею. Только вряд ли нам предложат чаю с булками.

— Да уж, — хмуро ответил Николай.

— Жаркий сегодня день, — сказал Гюнтер. — Хотя и двадцать пятое октября.

— А ты что, снега захотел? Так здесь тропики.

— Я никогда ещё не бывал в таких тёплых районах. Сначала жил в приполярной зоне, а после, когда ездил с учителем, мы тоже оказывались только в северных областях. Я не привык, чтобы в середине осени была такая жара.

— Сейчас ещё жарче будет, — пообещал Николай. — Когда учитель придёт.

Гюнтер опустил голову.

— Я первый начал, — сказал он тихо. — Мне и отвечать.

— Первым должен был быть я, — ответил Николай. — Я старший. Но я струсил.

— Нет, — твердо сказал Гюнтер. — Струсить — это не вмешаться. Или вообще убежать. А ты подоспел как раз вовремя. Мне и в голову не пришло, что у тех козлов могут быть бластеры. Без тебя бы мне каюк. Теперь я твой должник.

— Ты мой брат. А брат в таких делах должником быть не может.

Гюнтер пожал ему руку.

В гостиную вошёл Кийриас, высокий крупнотелый наурис пятидесяти двух лет. Николай и Гюнтер поклонились.

— Доброго дня, учитель, — сказал Николай.