Тэд Уильямс - Игра теней

— Почему? Кто-нибудь выходит замуж?

В ответ Идита лишь рассмеялась и покачала головой. Остальные женщины тоже дружно захихикали. Идита как-то объяснила Бриони, что в большинстве своем они происходят из состоятельных семейств и отнюдь не являются женами Эффира дан-Мозана. Положение, которое они занимают в доме, ближе к положению фрейлин при дворе Бриони. Некоторые из них были служанками, другие, такие как Фану и ее сестры, доводились родственницами Идите или ее супругу. Хотя Эффир дан-Мозан не был отпрыском знатного рода — по крайней мере, в том смысле, в каком привыкла понимать знатность Бриони — он, несомненно, мог с полным правом считаться влиятельным и могущественным человеком. Поэтому многие родители полагали большой честью отправить своих дочерей к нему в дом, где девушки получали воспитание под крылом мудрой и опытной Идиты.

— Сегодня День богов, — пояснила Идита. — В этот день мы возносим молитвы.

— Но в прошлый раз вы не взяли меня на богослужение, — пробормотала Бриони, вспоминая долгое утро, проведенное в полном одиночестве. Принцессе нечем было занять себя, и она слонялась по женской половине, жалея о том, что у нее нет книги или хотя бы рукоделья.

— Сегодня ты тоже не сможешь с нами пойти, — сказала Идита и ласково погладила Бриони по руке. — Мы рады, что ты живешь в нашем доме, но для Великой Матери ты чужестранка. Мой супруг, Эффир дан-Мозан, сказал, что нам не следует учить тебя, нашу гостью, своим ритуалам.

— Если я не пойду в храм, зачем мне наряжаться?

— Потому что, помолившись, мы отправимся в город, — сообщила Идита. Окружавшие ее женщины весело защебетали и заулыбались. — С тех пор как ты стала нашей гостьей, ты не выходила за порог дома. Мой супруг полагает, что ты заслужила прогулку по городу.

Бриони сомневалась, что ей по душе слово «заслужила». Ведь она не малый ребенок или узница, а принцесса, хоть и чужеземная. Однако радость, охватившая ее в предвкушении прогулки, была так велика, что она решила не обращать внимания на подобные мелочи.

— А лорд Шасо? — осведомилась она. — Он не возражает против того, чтобы я вышла из дома?

— Нет, Бриони-зисайя. Он тоже пойдет с нами.

— Но разве я могу показаться на городских улицах? Люди слишком хорошо знают, как я выгляжу, и…

— О, дорогая принцесса, увидишь, мы сделаем тебя неузнаваемой, — заверила Идита, и в ее взгляде заплясали шаловливые огоньки.

Когда солнце поднялось высоко, Бриони осталась в одиночестве. Она сидела в хадаре, с нетерпением ожидая конца богослужения, которое совершал во внутреннем дворе жрец из Туана. Правда, на этот раз у принцессы было интересное занятие: она разглядывала себя в зеркало. Произошедшие с ней перемены были поистине разительны. Благодаря какому-то притиранию, которое умело использовала Идита, светлая кожа Бриони, покрытая веснушками, стала почти такой же смуглой, как у женщин страны Туан. Глаза, подведенные сурьмой, изменили разрез, ни единая прядь золотистых волос не выбивалась из-под белоснежного головного убора. Только глаза не изменили цвет и оставались зелеными, как нефрит. У брата Кендрика были глаза в точности такого же оттенка. Контраст между прозрачными зелеными глазами и смуглой кожей очень позабавил Идиту и прочих женщин. По их словам, Бриони походила на ксисскую ведьму и для завершения картины недоставало лишь огненно-рыжих волос. Как только Бриони услышала о рыжих волосах, она моментально вспомнила о Баррике и, к собственному ужасу, почувствовала, что на глаза у нее выступили слезы. Женщины прервали приготовления и терпеливо ждали, пока глаза и щеки принцессы высохнут. Сурьму пришлось наносить заново. Разглядывая себя в зеркало, Бриони заметила на скуле маленькое черное пятнышко и поспешно его стерла.

Где же он, брат? Жив ли он?

На мгновение сердце Бриони сжалось от такой острой тоски, что она едва могла дышать. Опасаясь, что слезы вновь сведут на нет усилия Идиты, она плотно зажмурила глаза. Здешние женщины были к ней очень добры, но, несмотря на их заботы, Бриони ни на минуту не оставляло томительное чувство одиночества. Она могла жить, потеряв корону. Она могла жить в изгнании, за границами Южного Предела. Она готова была смириться с нуждой и лишениями. Но мысль о том, что она никогда больше не увидит отца и брата, была подобна смерти.

— Баррик, где ты? — одними губами шептала Бриони. — Почему ты меня покинул? Вспоминаешь ли ты обо мне?

Внезапно, подчиняясь какому-то смутному побуждению, девушка открыла глаза. В зеркале, позади собственного лица, искаженного от скорби, она увидела еще чей-то облик — так дно пруда проступает под поверхностью воды с играющими на ней отражениями. Вглядевшись, принцесса узнала лицо Баррика: глаза его были закрыты, щеки покрывала смертельная бледность. Руки, сложенные на груди, были скованы цепями.

— Баррик! — возопила Бриони, но в следующее мгновение наваждение исчезло.

Из зеркала на нее смотрело лишь собственное лицо, непривычно смуглое.

«Я схожу с ума», — пронеслось в голове у принцессы, и, не думая больше о своих насурьмленных глазах, она залилась слезами.

Когда маленькая процессия вышла на узкие улочки Ландерс-Порта, с трудом оправившаяся от потрясения Бриони поняла, что гулять на свежем воздухе — большое удовольствие, о котором она успела забыть. Хотя длинный плащ покрывал ее с головы до ног, а лицо стало совершенно неузнаваемым, она чувствовала себя раздетой и всякий раз, когда ловила на себе взгляд случайного прохожего, боролась с желанием спрятаться. Бриони осознала, о чем так часто говорил Шасо: если кто-нибудь узнает принцессу Южного Предела, ей угрожает гибель. Она старалась опустить голову как можно ниже, но после стольких дней в четырех стенах трудно было справиться с искушением и не глазеть по сторонам.

На улицах города было оживленно. Большинство людей двигались в том же направлении, что и компания Бриони, — в сторону набережной. Среди прохожих преобладали уроженцы Ксанда, одетые в точности так же, как члены семейства купца. На женщинах были длинные платья и плащи с капюшонами, их лица закрывали вуали; длинные кафтаны мужчин украшало золотое шитье, на головах красовались четырехугольные шляпы. Процессию возглавлял Эффир дан-Мозан собственной персоной. Он важно кланялся своим знакомым — судя по виду, таким богатым купцам — и даже работникам, которые почтительно его приветствовали. Талибо шагал вслед за дядей, однако впереди женщин, и походил на пастуха, с гордостью ведущего стадо породистых овец. Даже Шасо вышел на прогулку вместе со всеми, предусмотрительно надвинув на лоб шляпу и закрыв пол-лица шарфом.