Проблема для дракона
Прохор винил себя в случившемся. Не уберег ведьму свою, повелся на провокацию. Ведь специально она его отослала подальше, желая хоть помощника своего спасти. Предчувствовала беду, или сон какой видела, но знала, что этот день закончится её гибелью.
И снова в памяти всплыло безобразное лицо в зеркале и тяжелый сон ночью:
Ведьма-ведьма уходи,
И дракона уводи,
Он кусается, а ты
Хороша до дурноты.
Забирай и петуха,
Не пройдет за жениха,
Ну а зелье пей сама,
Лето станет, как зима.
Ведьма-ведьма уходи,
До греха не доводи!
Вдруг и в словах этой детской песенки есть тайный смысл. Вдруг их придумала маленькая девочка, после очень яркого сна…
По коже поползли мурашки, и обдало порывом ледяного ветра.
«Ведьма, ведьма уходи, и дракона уводи» – девочка видела смерть ведьмы во сне и то, что она заберет с собой дракона. Мог же император перед своей кончиной начать трансформацию? Мог, и скорее всего, так и сделал. Потому что зверь, чувствуя гибель, на уровне инстинктов должен был попытаться спастись. В драконьей ипостаси быстрее происходит регенерация, имеется невероятно прочная чешуя и огромные крылья, одним взмахом способные поднять в воздух, значит, и выжить в критической ситуации шансов больше.
«Забирай и петуха, не пройдет за жениха» – а может быть, и не петуха, а ворона, который в тот момент просто выглядел немного иначе, и на месте происшествия обернулся человеком. Или же наоборот, девочка увидела человека, который неожиданно обернулся в птицу.
– Прош, расскажи-ка поподробнее, как ты узнал, что хозяйка твоя пропала?
– Что? – Прохор от моего вопроса напрягся весь.
Ну точно, скрывает что-то паршивец. Но я не я буду, если его на чистую воду не выведу.
– Вот отослала тебя хозяйка полетать, ты, весь такой послушный, помчался, увидел, что император со свитой облаву готовит. Обратно прилетел, её нет. А дальше-то что? Скромно сидел на лавочке несколько дней, ожидая ведьму? Ни в жизнь не поверю!
– С чего такие вопросы? – Прохор сверкнул глазами, нервно оправляя узел скатерти на плече.
Так-так. А вот и сигналы тела пожаловали.
– С чего надо! Ну так что, полетел ты в самый эпицентр, да?
– Ми-и-ил… – простонал этот недочеловек, сразу обращаясь в ворона, только скатерть лужицей на землю стекла.
– Ты зачем опять в ворона обернулся? Чтобы я выражение твоего лица разглядеть не смогла?
– Мне в образе ворона проще, – Прохор забрался на ближайшее деревце, теперь взирая на меня сверху вниз.
– Хорош заливать! Как все было, рассказывай!
– А что я должен говорить, когда ничего не видел? Там сначала зарево огнем горело, потом золотые круги расходились. А потом, почернело все разом, будто половину леса выжгло.
– А ты человеком был, или вороном летал? – не желала отставать я. Потому что неожиданно встало на путь истины, и останавливаться на достигнутом не желала.
– Вороном! А как на место прилетел в человека обернулся, но и минуты не прошло, как меня в ворона перекинуло и обратного оборота я больше сделать не смог.
Вот оно что. Сходилось всё. Ворон в зареве красного, золотого и черного мог запросто показаться ребенку петухом. И человеком он тоже был. Но что для маленькой девочки кажется красивым? Яркий наряд, экстравагантная шляпа, плащ, в конце концов, как у истинного принца. А не обнаженное тело, пусть и не лишенное некоторого рельефа. На «жениха» Прохор в тот момент явно не тянул.
Такс, первый сон мы разобрали, но ведь был и второй. В котором бедно одетые дети играли в сожжение ведьмы.
