Константин Жемер - Тибетский лабиринт (новая версия)

У одной из развилок, он наткнулся на более вещественные следы предшественника, нежели меловые метки: в пыльном углу лежал расколоченный фонарь, судя по обломкам, разбитый отнюдь не нечаянно, рядом расшнурованный рюкзак, а в нём толстая амбарная книга, куда обычно записывают приходы-расходы.

Хозяина пожитков поблизости не оказалось, но сомневаться не приходилось: рано или поздно встречи с тем не избежать.

«Интересно, почему он так грубо обошёлся с фонарём? Обозлился, что батарейки кончились раньше срока, или швырнул в кого-то?» – грустно подумал Герман, беря в руки амбарную книгу. Та, как и следовало ожидать, представляла собой дневник путешественника. На титульном листе значилось имя владельца «доктор Христофор Кон». Герман мельком полистал страницы. Судя по всему, доктор Кон много времени потратил на изучение всего, что связано с лабиринтами. Герман прочёл кусок текста: «От фаюмского лабиринта, бывшего, по всей вероятности, пантеоном египетских богов, до нашего времени дошли только жалкие развалины, по которым нельзя составить даже представления о нём и, хотя в 1843 г. немецкая экспедиция под руководством архитектора Эрбкама эти развалины исследовала, полученные результаты, изложенные позже Лепсиусом, добавили лишь крохи к тому, что уже было известно о лабиринте Аменемха III благодаря сочинениям писателей древности». Некоторые заметки имели сугубо прикладное значение и относились к способам прохождения лабиринтов: «Входя в ветвь или покидая её, сделайте отметку на стене или на полу. Дойдя до нового узла, сверните на любую ветвь. Если вы зашли в тупик, вернитесь к предыдущему узлу. Если вы двигаетесь по новому пути и встречаете старый узел (в этом месте метки должны быть, по меньшей мере, на двух ветвях), возвратитесь к тому узлу, через который вы только что прошли. Если вы находитесь на пути, по которому уже проходили, сверните на новую ветвь». Последняя запись гласила: «Жизнь – это лабиринт, кривой, неверный лабиринт, который я прошёл до конца. Правильный лабиринт пройти невозможно». И дальше: «Я ошибся, полагая, что можно обмануть древних строителей, заблокировав входной камень. Здесь, внутри, есть другие тайные двери, которые открываются и закрываются одновременно с первой, ведущей наружу. Сейчас они закрыты, и я обречён блуждать во тьме вечно. Интересно, сколько на самом деле длится вечность?»

Крыжановский встревожено глянул на наручные часы – рассвет ещё не скоро, но лучше продолжить путь, а записи Христофора Кона можно и потом почитать, при дневном свете…

Подхватив книгу, Герман двинулся дальше.

«Пять узлов, только пять из восьми удалось пройти, а кажется, что прошло много дней. Неудивительно, что Кон проиграл – как можно было соваться сюда без точной схемы прохождения узлов, прописанной в трактате «Путь к Шамбале»? Стоп! А насколько она точна, эта схема? Что, если кто-нибудь из монахов ошибся при проведении ритуала? Одна единственная ошибка – и всё!!!»

Профессор замер от ужаса, потребовалось большое усилие воли, чтобы сдвинуться с места, но он сделал это – вначале нетвёрдо, а затем всё увереннее зашагал дальше.

Рвущийся вперед Сахарок пританцовывал, будто молодой конь, которому хозяин до времени не позволяет показать, на что тот способен.

– Что, брат, не терпится? – спросил профессор, ни на толику не ускоряя шага. – Эрнсту вот тоже не терпится, и англичанам тоже. Потому они все остались там, снаружи, а мы с тобой тут, и не имеем права дать маху. Эх, ты, живая душа! Что бы я без тебя делал один в этом каменном мешке!

Коридор сделал резкий поворот и вывел к предпоследней, седьмой развилке, но для профессора Христофора Кона она оказалась последней – на полу лежали высохшие кости.

Свет неожиданно померк перед глазами, хорошо Сахарок ободряюще ткнулся холодным носом в руку, что не позволило Герману впасть в панику.

– Тьфу ты, пропасть, батарейки кончились! – выдохнул он, нервно нашаривая в кармане рюкзака запасные аккумуляторы.

Когда электрический свет вернулся в мрачные чертоги пирамиды, Герман осмотрел останки. Похоже, Кон не стал дожидаться голодной смерти, а перерезал себе вены. На такую мысль наталкивал лежащий рядом нож с заржавленным лезвием. Не удержавшись, Герман снова открыл дневник профессора. Оказалось, фразой про вечность записи в нём не кончаются. На последних страницах имелся плохо различимый текст – видно, что писали уже впотьмах:

«Рыжая собака снова здесь, из темноты на меня смотрят её горящие желтым огнём глаза. Она пришла за мной и ждёт. Неужели не может подождать за гранью мира живых? Она торопит...»

Профессор посмотрел на Сахарка и совершенно серьёзно спросил:

– Не чувствуешь запаха рыжей собаки? Кажется, такая здесь бегала. Я вот, например, знаю одну рыжую суку по кличке Лилька – всю жизнь за мной бегает, не удивлюсь, если и сюда притащится.

С приближением к восьмому узлу Германом всё больше и больше овладевало прежнее беспокойство:

«Одна ошибка, всего одна ошибка! И не важно, кто допустил её – монах ли при проведении ритуала, или я сам, выбрав не тот коридор – конец один. Бритва при мне, убить себя духу хватит… Хуже то, что прежде придётся лишить жизни ещё и этого славного пса!»

– Зачем ты за мной увязался, мальчик?! Ладно, я дурак, гоняющийся за химерой, но ты-то! А ещё говорят – собаки умные!

Пёс в ответ вильнул хвостом.

Оставив позади последний узел, Крыжановский свернул за угол и остановился. Сердце колотило в набат.

«Что самое страшное в лабиринте?! Не мёртвые кости, не встреча с призрачной рыжей собакой и даже не эта, давящая со всех сторон, каменная громада. Самое страшное – это в конце пути обнаружить начертанную собственной рукой букву, с которой начинается твоё имя. И с которой, также, может начаться хождение по кругу».

Он с шумом выпустил воздух и на нетвёрдых ногах двинулся дальше.

К великой радости, буквы впереди не оказалось – коридор просто оканчивался тупиком – стеной.

«Без паники, дорогой товарищ! – скомандовал себе Герман. – Времени ещё вагон, вполне хватит на обратный путь. Но вначале нужно попробовать разобраться с этой милой стенкой. Интересно, почему в трактате ничего не сказано про стенки, в которые приходится упираться лбом?!».

Герман внимательно начал изучать каменную поверхность. Внимание его привлёк орнамент. В общем-то, подобные узоры встречались в лабиринте повсюду, но этот ведь находятся в особом месте – в конце пути. Рисунки показались профессору смутно знакомыми…

Сахарок явно не желал мириться с бездействием и всячески мешал – скулил, тявкал и скрёб лапой штанину хозяина. Профессору это надоело, и он грозно рявкнул: