Лили Сэйнткроу (Сент-Кроу) - Ревность (ЛП)

Вау. Неудобно, особенно с тех пор, как он говорил правду. И мой рот, привыкший умничать во всех случаях, теперь подвел меня.

— Я... хорошо. Гм.

— Я не знал, что ты существуешь до тех пор, пока твой отец не позвонил мне. Огаст никогда ничего никому не говорил.

Огаст. Он исчез после того, как подтвердил, что Кристоф был частью Братства. Именно Огаст ручался по телефону за Кристофа, и поэтому в первый раз я доверилась ему.

— Зачем ему было звонить...

— Он не знал, кому доверять. Я был под подозрением и... ладно, есть и другие причины, — он был выше меня и смотрел вниз, его руки свободно и грациозно висели по бокам. — Твоя мать, она всегда хотела нормальной жизни. Она была... нежной душой, — он выдал небольшой шум, прочищая горло, как если бы он был смущен. — Мы не всегда нежные души.

Силы грозили покинуть мои ноги. Я отошла назад, нашла кровать тем, что врезалась в нее, и села так, что зубы сильно стукнулись вместе.

Кристоф продолжил, тщательно подбирая каждое слово:

— Я не знаю, как твой отец нашел меня. Это было сюрпризом, особенно с тех пор, когда я в последний раз говорил с ним, все не было, гм... Все не было хорошо, — он коснулся серебряной крышки, которая, вероятно, была от тарелки с завтрака. — Вообще.

Он нашел тебя так же, как мы всегда находим всякую фигню — в жутковатом маленьком магазине и в других местах, на которые я указывала ему. Может быть, ты и есть то, что он искал все это время. Я поднесла бумажный стаканчик ко рту. Остановилась на полпути, потому что он, казалось, исчерпал слова.

— Что случилось?

Его голова опустилась, как если бы он молился.

Бабушка хорошо знала, как надо молиться. Только ее молитвы слегка заходили не в ту степь. Она говорила с Богом так, как некоторые люди разговаривают с психологом. Когда она не рассказывала Ему, что все могло быть сделано более эффективно, но ведь Он был Богом, а она — всего лишь старой леди, и что она знала, а?

Я думаю Бог — сюрприз из сюрпризов — появился у жемчужных ворот, встречая бабушка.

— Я нашел ее. Она оставила Школу, оставила все. Взяла один маленький чемодан. Она не хотела рассказывать мне почему, и я не думаю, что она могла бы скрыть все от меня. От них — да. От меня? Нет. Только не от меня, — глубокий вздох, его плечи поднялись, как будто несли бремя. — Когда я нашел то, на что она согласилась... я был в ярости. Угрожал ему. Но я никогда не намеревался ничего делать им, Дрю. Я клянусь. Она любила его; я не мог причинить ей боль, говоря что забираю это у нее. Она всегда брала на себя слишком много. Она видела как умерли ее родители. Ты знала это?

Мой рот онемел, даже полный горячего кофе. Я тяжело сглотнула. Он сжигал мои внутренности.

— Н-нет. Никто никогда не рассказывал мне.

То есть бабушка говорила о родственниках — в большинстве случаях, мертвых родственниках. Папа говорил иногда о бабушке; она вырастила его после того, как его отец махнул на все и оставил ее беременной. Но никто из них не говорил о маминой родословной. Папа никогда не говорил много о маме. У него бы просто было выражение лица и я-скучаю-по-ней-но-не-упоминай-об-этом взгляд, в котором он был так хорош.

Я не задавала много вопросов. Я все понимала. Кроме того, на что там можно было ответить? Я никогда не сомневалась, что он любил меня. Я никогда не сомневалась, что что-то случилось с мамой. Я также никогда не сомневалась, что бабушка любила меня, но была слишком стара, чтобы оставаться рядом со мной.

Полагаю, когда ты ребенок, ты не сильно задумываешься о такой фигне. Это просто, как наличие родинок. Они были скалами, на которых построен мир, и они не двигались. Не тогда, когда я была маленькой.

А теперь все двигалось, и я не могла найти устойчивого места, на которое могла бы прыгнуть.

Плечи Кристофа были сильно напряжены. Он держался так, будто ожидал удара или два.

— Я не знаю рассказала ли она ему. Ее отец был Куросом, мама — обычным человеком. Но они создали чудо. Ей было пятнадцать когда их обыскали. Они были мертвы. Сергей, снова. Мы едва добрались туда вовремя; она случайно выжила. Ее доставили. Это было шоком. Ее отец... он хотел для нее обычной жизни. Я предположил, что он думал, будто жить в середине ясной зоны — это роскошь, он мог себе это позволить, — смех, подобный глотку горького пепла. — Она хотела быть нормальной; она хотела пойти домой. Все больше и больше, она много об этом говорила. Я думал, она в конечном итоге поймет, что это невозможно.

Что я могла сказать? Я облизала свои сухие губы.

— Она называла тебя молодняком, — полагаю, я хотела знать об этом. Было ли это действительностью или иллюзией.

Он развернулся и уставился на меня. Трансформация скользило по нему, как кобра, опасность исходила в каждом направлении. Его глаза горели, волосы стали зачесаны назад и темнели. Но я чувствовала себя странно: любопытно комфортно. В глубине себя я знала, что была права. Нет ничего, кроме чувства уверенности, пока мир танцует джигу и джаз вокруг вас.

— Да, — наконец сказал он. — Это... был... сленг. В те времена. Она сочла это забавным.

Я сделала еще глоток бананового латте. Если я собиралась иметь с этим дела, то мне срочно нужен был кофеин. Каждый синяк побаливал, но это был низкий уровень боли.

— Так, гм. Она действительно нравилась тебе.

Он пожал плечами. Его превращение отступило, хотя светлые волосы мерцали.

— Она удостоверилась, что я остался здесь. На стороне света.

«Ради тебя, Дрю, я готов биться на стороне света». Я знала: это был не сон, особенно давление его губ на моих. Это случилось прямо после того, как он помог нам бежать из другой Школы. Горящей Школы, где он вытащил меня из огня.

И Грейвс уговорил других оборотней вернуться за нами.

Я сделала глубокий вдох.

— У тебя есть представление, насколько жутко то, что ты любил мою маму, а теперь... находишься со мной? — может быть, я должна была задать вопрос более тактично. Но я была на исходе из-за всего, а такт, как правило, уходит первым от меня.

— Я также слишком стар для тебя, — его улыбка была широкой, блестящей и тревожной. А те голубые глаза, находящиеся на идеально пропорциональном лице, были голодными. — Но отдаю себе должное, пташка. Я сделал что-нибудь, что заставило почувствовать тебя неудобно?

Я поняла, что терла левое запястье о джинсы. Я почти пролила латте, настолько сильно я дрожала.

— Не считая того, что из меня пили кровь, и каждый раз я близка к тому, что вампиры пытаются убить меня? И угрожают достать из меня все внутренности? Кроме этого, в общем, полагаю, у нас все замечательно, — чувствовалось, что мне надо добавить что-то еще. — Я доверяю тебе, — полагаю. Даже если ты перемещаешь меня, как шахматную фигуру. Забавно, именно Грейвс предложил это.