Ярослав Коваль - Война за корону

Не зная, что делать и как избавиться от тягостного ощущения, Илья направился к госпиталю и взялся носить набитые снегом вёдра к огромному котлу, стоящему на огне, откуда постоянно вычёрпывали тёплую воду, и приходилось добавлять и добавлять. Идти разговаривать с Сафом не хотелось. Да и о чём? Сомнений друга по поводу искренности лордов-аргетов он не поймёт, всё прочее не подлежит обсуждению. А ни о чём другом петербуржец сейчас не мог говорить.

Зато работа хорошо успокаивала. Таская вёдра, можно было отдохнуть от размышлений, и это было облегчением. Устав, Илья пристроился возле печки, ему в руки сунули горячую миску супа и большой кусок лепёшки, даже не спрашивая, хочет ли он есть. Да и что тут было спрашивать — и без слов всё понятно. Поедая ужин, при этом едва ли ощущая его вкус, юноша думал, а о чём — и сам не очень понимал. Просто какие-то обрывки чувств, образов, идей, вялых, как прошлогодняя картошка, таких безвкусных, что их и развивать-то не хотелось.

Сгущалась темнота, то тут, то там зажигали неяркие лампы, расположенные так, чтобы свет их был направлен только вниз, а вверх не отражался, а также костры, скорее, ещё больше сгущавшие сумрак, чем рассеивающие мглу. Наползал влажный туман, который запускал морозные лапы под одежду и не давал покоя. От него хотелось спрятаться куда угодно — хоть к костру, а лучше всего — в палатку или шатёр и завернуться в одеяло. Но работу приходилось делать, хоть днём, хоть вечером, и большинство грелось именно ею.

Потом рядом появился Санджиф — он сперва с усилием, аккуратно занося руки, колол щепу и мелкие полешки для госпитальной печи, потом принялся заново растапливать её, только-только погасшую по чьему-то недосмотру. У сына лорда получалось так себе, видно было, что он ещё очень слаб, с места на место не попрыгаешь, да и по части растапливания печурок опыт у него явно был небогатый. Однако юноша-аргет упорствовал, хмурился, сдувал осыпающую руки золу, и в конце концов сумел совладать со щепочками и спичками.

— Давно я не разводил огня без зажигалки, — объяснил он другу.

— А? М-м…

— У меня есть отличная магическая зажигалка, я её всегда брал с собой на пикники. А на этот раз забыл. Да здесь мне могли бы и не разрешить ею пользоваться. Всё-таки лишняя магия, хоть и незначительная…

— Слушай, а что бы ты сделал, если б твой отец решил тебя женить на какой-нибудь знатной дамочке из соображений там интересов семьи или каких-нибудь ещё?

Друг посмотрел на Илью испытующе. Несколько мгновений молчал.

— Женился, разумеется.

— Тебе было бы всё равно? А мне казалось, ты ценишь свои отношения с Машей.

— Разумеется, — тон Санджифа был выдержанным, даже прохладным. — Я был бы рад такому решению отца, оно развязало бы мне руки. Я пошёл бы навстречу нуждам семьи, но в этом случае считал бы себя вправе жениться вторым браком на любой женщине любого происхождения. А сейчас для меня это немыслимо, понимаешь?

— Угу… — промычал юноша-аурис, думая о своём.

Оставив ведро у печи и согрев окаменевшие от холода пальцы над огнём, Илья поплёлся к шатру, где рассчитывал упасть на одеяло и больше ни на что не реагировать. Работа на пару с мыслями, от которых хотелось загородиться чем угодно, измотала его, хотя он не осознавал этого, понимая лишь, что сейчас самое привлекательное для него — возможность спокойно спать, пока не разбудят.

Но у самого входа в шатёр увидел Мирним, что-то пытающуюся упаковать в небольшой свёрток, и снова нахлынули переживания, с которыми надо было как-то справляться, а как — непонятно.

— Мир! — окликнул он.

Девушка вздрогнула и посмотрела на него со смесью испуга, смятения и смущения. Она и сама не знала, как себя вести теперь (ведь что-то же должно было измениться, а что именно и как это всё увязать со своим желанием быть всегда рядом с этим молодым человеком, Мирним не знала), а поэтому просто потупилась и застыла, предоставляя ему возможность выкручиваться из ситуации.

— Мира, слушай, — Илья взял её за плечи. — Ну правда, я же не хотел так. Меня просто поставили перед фактом.

— Это понятно. Правда, понятно, — промямлила девушка, отворачиваясь.

В душе юноши, смутно надеявшегося, что всё как-нибудь само разрешилось за день, всё оборвалось. Но одновременно с тем смутная идея, то брезжившая на грани сознания, то снова стиравшаяся, оформилась в намерение.

— Пошли, — сказал он, схватил Мирним за руку и поволок за собой.

— Куда ты? — испуганно пролепетала она, болтаясь за ним, как игрушка на верёвочке, которую пытается везти малыш, ещё не совсем твёрдо держащийся на ногах.

— Идём.

Илья помнил, что каждый раз, когда военный лагерь переносили на новое место и приводили в более или менее приличный вид, где-нибудь в стороне обязательно ставили палатку для двух священников, сопровождающих армию. Когда юноша решился спросить у госпожи Шаидар, зачем они здесь, женщина лишь коротко обронила: «Профессиональные солдаты либо очень суеверны, либо религиозны».

И теперь петербуржец тащил с собой подругу, припоминая, в каком же уголке лагеря на этот раз разместилась походная церковь. Вспомнил, что натыкался на неё, когда разносил наколотые дрова, и направился туда.

В небольшом закутке, выгороженном при помощи щитов, на скорую руку связанных из прутьев, хлопотали двое мужчин в длинных светлых одеяниях, узнаваемых так же, как и рясы православных батюшек на родине Ильи. Над серой палаткой, увенчанной небольшим тускло поблёскивающим султаном из чего-то вроде тонко нарезанной фольги, то ли нитей гранёной стеклянной рубки, гостеприимно вился дымок — внутри топилась печка. Здесь, в прямоугольнике прутяной оградки, шла своим чередом жизнь таких же людей, как и все остальные: валялись миски, свёртки, сумки с провизией, сох подпёртый шестом плащ.

Один из священников — тот, что постарше, — взглянул на петербуржца с вопросительным, но вместе с тем очень мягким выражением лица.

— Здравствуйте, — поприветствовал его юноша-аурис, не могущий припомнить, как же полагается обращаться к представителям местного духовенства. — Будьте добры, обвенчайте меня.

Выражение лиц священника и Мирним были сходны, но Илья не воспринял ни то, ни другое, хотя и смотрел на того, с кем говорил: изумление слуги божьего занимало его сейчас меньше всего. Важна была только собственная решимость требовать и настаивать, а это не так просто в ситуации, когда не знаешь ни традиций, ни даже законов толком.

— Обвенчать вас, ваше величество? — недоумевающее переспросил священнослужитель, и именно это обращение одним махом решило колебания юноши, ещё не решившего, следует ли ему упрашивать и умолять или жёстко и нагло требовать.