Марина Дяченко - Привратник

– Ящерица! – воскликнул Орвин.

Эст скривил губы, Ларт, сидевший спиной к двери, медленно повернулся и встретился с ней глазами.

– Я пришла, – сказала она дрогнувшим голосом, – потому что Марран не умер. Я чувствую. Он в беде. Послушайте, он в страшной беде!

– Все мы в страшной беде, Кастелла, – холодно сказал Ларт. – Единственное, чем ты можешь помочь Маррану и себе – найти его. Мы втроем пытались, может быть, ты нам поможешь?

Снова хмыкнул Эст, но она, не глянув в его сторону, подошла к столу и села на пододвинутый мною стул.

– Как же твое решение оставить магию? – спросил Эст с усмешкой и, не дожидаясь ответа, бросил через стол Легиару:

– Это все равно, что впрягать в одну упряжку двух буйволов и муху…

Ящерица сидела прямо, очень прямо. Услышав последние слова Эста, вопросительно полуобернулась к Легиару.

– Сиди, – сказал ей Ларт. Эст пожал плечами.

Орвин снова вытянул руки, положив их ладонями на стол. Все сделали то же самое, круг замкнулся.

Глаза Ларта, до того мерцавшие желтым, налились вдруг ровным красным светом. Смотреть на него было страшно; трясясь, я присел и привалился к покрытой гобеленами стене.

Лицо Эста было перекошено яростным презрением, Орвин кусал губы, а Кастелла сидела ко мне спиной. Воздух в комнате дрожал, как струна за мгновение до разрыва.

– Вижу! – звонко выкрикнула Кастелла.

Ларт вскочил, опрокинув стул, одновременно вскочили Эст и Орвин. Женщина вдруг оказалась в центре нового круга.

– Что? – отрывисто спросил Эст.

– Дверь… Вот дверь… На засове…

– Маррана видишь? – это Ларт.

– Нет… Зал… Темнота… Неясно… Помогите.

– Слабая девочка, – прошептал Эст. У него вдруг страшно исказилось лицо, Орвин ахнул, но тут Кастелла привстала, и глаза ее были как две зеленые плошки:

– Ви…жу… Руал… Руал…

Голос ее сделался слабым-слабым, каким-то кукольным, фарфоровым, удаляющимся:

– Ру…ал…

Ларт схватил ее за плечи, зашептал завораживающе, почти страстно:

– Зови. Зови его. Скорее.

Кастелла повернулась – и я увидел ее лицо, серое, неузнаваемое, залитое густыми слезами. Губы быстро-быстро шевелились.

– Он не… – снова голос фарфоровой куклы. – Не слышит… Он не слышит… Ру-ал…

– Зови!! – закричал Ларт, но она только всхлипнула и потеряла сознание.

– Пожалуй, это все, – ровно сказал Ларт.

Он сидел на ручке кресла, изящно закинув ногу на ногу. В кресле полулежала Кастелла – лица ее не было видно в полумраке. Эст задумчиво портил кончиком шпаги гобелен на стене; Орвин играл со стеклянным глобусом, водя пальцем по его матовому боку. Тускло поблескивали корешки бесполезных книг, и, немой и удрученный, вздыхал в углу клавесин.

– Все? – переспросил Орвин, мусоля ногтем какой-то архипелаг. – Все?

– Все, что мы могли сделать. Теперь нам остается сидеть и ждать, пока явится Марран… Или то, что стало Марраном. То, что он впустил…

– Что ж, пусть приходит, – сказал Эст с недоброй усмешкой. – Нам есть что вспомнить, да, Легиар?

– Он был хорошим мальчишкой, – сказал тот со вздохом. – Но однажды предав… Он предал тебя, меня, теперь предает мир. Не может остановиться, да.

– Никогда он не был предателем, – тихо и бесцветно проговорила Кастелла.

Никто ей не ответил. Сумерки совсем сгустились.

– Что ты сделал с гобеленом, Аль? – спросил Ларт, который отлично видел в темноте.

Эст со скрежетом вбросил шпагу в ножны.

– Камин… – попросила Кастелла.

Я бросился было разжигать камин, но Ларт только искоса на него взглянул – и поленья дружно занялись. Жаль, что раньше хозяин никогда мне не помогал в домашних делах.

Все помолчали.

– Мне пора, – так же тихо и бесцветно сказала Кастелла. – Ребенок.

Она поднялась, и тогда Орвин вдруг оставил свой глобус и поднялся тоже.

– Погоди… Погодите все… Мой медальон ржав, как гвоздь… Как гвоздь в кладбищенской ограде. Но есть способ… Есть последний способ. Я могу попытаться… Пройти сквозь вырез. Я пройду туда, где Марран. Мой медальон проведет меня. Давайте.

– Не надо, Орви, – негромко сказал Эст. А Ларт добавил, нахмурясь:

– Мы не знаем, где Марран… То, что рядом с ним, способно убить тебя… А медальон ржав и не убережет своего Прорицателя. Стоит ли так рисковать?

Но Орвин уже покрылся неровными красными пятнами:

– А если… Если нет… Мы все обречены. Помните – «но стократ хуже имеющим магический дар»?

Они помнили. Их передернуло.

– Я попробую… – продолжал Орвин, и голос его окреп. – Это все, на что мы можем надеяться… Я остановлю его. Только помогите мне.

Легиар и Эст посмотрели друг на друга долгим взглядом.

– Не надо, Орви, – сказал на этот раз Ларт.

Орвин не слушал. Медальон прыгал в его руках:

– Как я раньше не догадался попробовать… Прорицатели делали это и до меня. Вырез на медальоне проводил их в другие миры и другие столетия…

– А они возвращались? – тихо спросила Кастелла.

Орвин снял медальон, огляделся вокруг, будто ища поддержки:

– Ну, Аль, Ларт! Не стойте чурбанами…

Эст и Легиар переглянулись снова. Потом Ларт чуть повернул голову и увидел меня.

– Выйди! – сказал он негромко, но так, что я в долю секунды оказался за дверью.

Это был один из самых неприятных моментов в моей жизни. В коридоре было темно; из-за двери кабинета донеслось несколько отрывистых фраз, о чем-то попросила Кастелла, стукнул отодвигаемый стол – и тихо, только мои зубы звенели друг о друга да поскрипывала половица под ногами.

Как он пройдет в тонкий вырез на медальоне? Станет маленьким, как муравей? Или медальон вырастет, и щель в нем окажется воротами? Ну, попадет он к Маррану, и дальше что?

Воображение услужливо подсовывало мне самые жуткие картины.

Полыхнул свет из-за двери, и она сама собой распахнулась – будто от разрыва порохового бочонка. Там, в глубине кабинета, метались тени, кто-то крикнул:

– Назад!

И я отпрыгнул, хотя кричали вовсе не мне:

– Назад, Орви! Назад, скорее!

И заклинания, заклинания, да какие страшные!

Дверь в кабинет моталась, как парус, терзаемый бурей. Снова полыхнуло – никакая гроза не могла сравниться с этой лиловой вспышкой. Меня толкнул в лицо порыв горячего ветра, я упал.

Сполох утонул во тьме. Длинно, протяжно заскрипела ослабевшая дверь; Кастелла всхлипнула горько и жалобно, и стало так тихо, как еще ни разу в моей жизни.

Потом в темноте вспыхнули сразу два мерцающих пятна – Ларт и Эст зажгли по огоньку. Комната понемногу осветилась.

Я подполз к порогу кабинета и увидел Орвина.

Он полулежал на полу, привалившись спиной к книжной полке. Запрокинутое лицо его почти касалось золотистых переплетов, и матовые отблески играли на этом осунувшемся, печальном, почти царственном лице. Ларт поднес к его глазам огонек, но глаза Орвина не дрогнули, он по-прежнему скорбно смотрел прямо перед собой, сквозь Ларта, сквозь хмурого Эста, сквозь глухо рыдающую Кастеллу.