Дмитрий Емец - Лестница в Эдем

– Кажется, Арей пытается оскорбить Гопзия! Он его ударил! – сквозь полотенце сказал Багров.

– А тот что?

– Ничего. Повернулся и пошел куда-то. А Арей как стоял, так и остался стоять. Он взбешен и разочарован. Еще бы: его вызов не приняли! Теперь вот к машине возвращается.

– И клинок свой Гопзий не материализовал?

– Нет.

– Трус! – убежденно сказала Ирка.

Матвей откинул голову на подушку, чтобы кровь скорее остановилась. На полотенце проступало красное пятно.

– На твоем месте я не делал бы поспешных выводов. То, что змея не стала сражаться с медведем в честном бою, еще не означает, что однажды она не укусит его во сне, – сказал он и, закрыв глаза, задышал ровно и спокойно.

Ирка стала трясти его, однако Багров открыл глаза только минут через пять. Очнувшись, он бодро сел, свесив ноги, и отбросил полотенце.

– Все! – сказал он, недоверчиво моргая.

– Что «все»?

– Кина больше нету. Четвертый клинок мрака удалился в Тартар.

– Ты-то сам жив?

Багров встал на руки и прошелся по комнате. Для человека, который совсем недавно напоминал мертвеца, это было крайне самонадеянно.

– Жив! Хочешь оказать мне услугу?

– Ну!

– Скажи мне что-нибудь простое, понятное и нравоучительное! Такое, чтобы в этом была успокоительная и прочная мудрость! Ну, например, помнишь, как ты пришла ко мне в лодочный сарай и, не зная толком, что такого произнести дружеского, изрекла: «Покупай всегда одинаковые носки! Так их проще после стирки разбирать по парам». Я вот на всю жизнь запомнил!

– Багров! Я тебя прикончу! – с негодованием завопила Ирка.

Глава 16

Non annumero verba sed appendere[3]

Человеческая свобода – это не бескрайний выбор бескрайних решений. Свобода – это обычно выбор из двух, противоречивых таких решений. Совсем маленьких, неброских, но необычайно важных. Дать милостыню бабульке или не дать. Пнуть собаку или не пнуть. Схалтурить или не схалтурить. Помочь или так сойдет. Именно в выборе этих неброских решений и выковывается человеческая личность.

В обычных случаях Мефодий просыпался утром плохо. Сознание заводилось медленно. Желаннее подушки в мире ничего не существовало, и порой Меф всерьез опасался, что, догадайся Тухломон в эти секунды подсунуть ему пергамент о добровольной передаче эйдоса мраку, он подмахнет его не глядя, в обмен на двадцать лишних минут сна.

«Ты как мотоцикл Эссиорха! Начинаешь фырчать и откликаться только после седьмого пинка!» – говорила Улита, которой нередко поручали поднимать его, когда Меф еще служил мраку в резиденции на Большой Дмитровке.

Порой ведьме приходилось даже использовать авральный вариант побудки. Авральный вариант был известен в народе как Петруччо Чимоданов. Он являлся в комнату Мефа, сопровождаемый верным Зудукой, и, восторженно перекашивая рот, принимался палить в потолок из пистолета Макарова.

Однако в то утро двадцать седьмого ноября, за два дня до дуэли, Меф проснулся неожиданно рано и без посторонней помощи. Рассвет только-только начинал сереть за окном. Буслаев лежал, смотрел в потолок, ощупывал кончиками пальцев свою голову и, ощущая под кожей твердость черепа, внутренне замирал от ужаса этого открытия.

Разумеется, он и раньше догадывался, что у людей существуют черепа, но тогда это было отрешенное знание. Знание, по которому черепа имели все, кроме тебя. Ты же был единственным приятным исключением из правила, тем, кто, имея череп, словно бы его не имел. Теперь же абстрактное знание сделалось внутренним жутким открытием.

Особенно хорошо кости прощупывались в верхней части – скулы, лоб, брови, идущие точно над глазницами и подчеркивающие их контур.

«Это я! – думал Меф. – Мое тело! Если ткнуть его чем-нибудь острым, или уронить с высоты, или сделать с ним что-нибудь еще в том же духе, оно перестанет существовать! И эти руки, эти волосы, эти ноги станут ничьими! Просто прах и кости, которые притворились на время Мефодием Буслаевым!»

Звериный, элементарный, неконтролируемый страх затопил его при мысли о том, что разлучение с телом может произойти уже послезавтра. О бессмертии эйдоса, в котором и заключена сама сущность его частного бытия, он как-то не задумывался. В этот момент оно казалось ему слишком абстрактным. Материальным же было именно это тело, эти руки и ноги, эта кожа, этот твердый череп – все то, существование чего было теперь под угрозой.

Захотелось вскочить, схватить Дафну и, не оглядываясь, мчаться прочь. Какая разница, что подумают Гопзий, Арей и Лигул? Можно ли потерять авторитет у стражей мрака, для которых уважение к кому бы то ни было – это факультативная и ненужная опция, так как она не приносит никакой зримой выгоды.

«Бежать! Бежать!» – запели ноги. «Тук-тук! Выпустите меня отсюда!» – сказало сердце. «Я бы тоже еще побулькал!» – забурчал желудок.

Уступив страху, Меф даже стал красться к двери и, лишь коснувшись ее прохладной ручки, остановился.

– А ну, спокойно! Паника переносится на поздние сроки! – приказал себе Меф. – Еще пять минут такого нытья, и Гопзий даже рубануть меня не сможет, потому что я буду постоянно падать в обморок! Стеку с его меча безвольной слизью!

Почти на слух ощутив тугой щелчок воли, похожий на удар кнута, Меф отправился в душ. Ничто не смывает вялость лучше ледяной воды. Саможаление изгоняется исключительно самобичеванием.

Тебе плохо? Жить не хочется? Присядь сто раз! Уже чуточку захотелось? Если нет, пробеги километра два в быстром темпе, пока сердце не запрыгает во рту, или, если ты человек практический, сходи на рынок, купи 50 кг картошки и принеси домой по картофелине. Если же и бежать в лом и приседать неохота, значит, и глобальной тоски никакой нет, а есть только дурно пахнущая кучка лени.

Когда ледяная вода обожгла тело, Буслаев почувствовал себя значительно бодрее. Ночное вялое уныние стекло с него и с хлюпаньем исчезло в сливе. Меф растерся полотенцем, разухарившись, нанес своему отражению в зеркале несколько быстрых серий в два и три удара и остановился, вспомнив слова Наты.

Вихрова утверждала, что количественно парни смотрятся в зеркало чаще девушек, хотя по времени и меньше. Девушки в основном волосы поправляют, но, если знают, что с волосами все в порядке, даже не попытаются к нему подойти. Парни же торчать у зеркала не торчат, зато, проходя мимо, обязательно выпятят грудь колесом, по-индюшачьи надуются и кинут снайперский взгляд, в целом оценивая крутизну своего вида.

Меф вышел из ванной, оделся и хотел уже пройтись по городу, чтобы успеть до утренней тренировки, но услышал раскатистый голос Арея, требовательно окликающий его снизу.