Марина Дяченко - У зла нет власти

Вокруг сгущался туман. Мы сражались уже по пояс в его тягучих струях. Я успела подумать: Королева Тумана присутствует здесь, на изнанке, по крайней мере, изнанка ей видима…

Швея клюнула Гарольда в грудь. Он не успел ни уклониться, ни отбить удар. Послышался треск; Гарольд отлетел к стене. Швея, мгновенно потеряв к нему интерес, потяжелела, ткнулась остриём в пол и вывалилась из моей руки. Красная нитка исчезла в тумане.

Гарольд стоял, глядя на меня.

— Ты ранен?!

Он молчал.

— Гарольд!

С ним что-то творилось. Нитки, оплетавшие его, частью облетели, как осенние листья, частью затянулись, вместо петель образовав тугие узлы. Он стоял, покачиваясь, глядя прямо на меня.

— Руки! — закричала я. — Дай руки! Всё имеет две стороны… Выходим, выходим, ну?!

Его лицо расплылось, превращаясь в моё.

Обыкновенная темнота на лицевой стороне мира показалась мне светлой после изнанки. Швея валялась на полу, чистая, без единой щербинки. Рядом лежал меч Гарольда — я испугалась. Он был весь изрубленный и со свежими следами крови.

Моя правая рука повисла, как набитый песком чулок. Плечо мозжило, будто его молотком разбили.

— Гарольд, ты меня слышишь?!

Левой рукой я подхватила посох. Навершие разгорелось, освещая голые стены с выбитыми кирпичами, тёмный камин, два меча на полу, лицо Гарольда…

И тут случилось самое страшное из всего, что когда-нибудь видела. Его волосы и борода, тёмные, с дорожками седины, начали белеть у меня на глазах. От корней растекалась белая молочная волна; через несколько секунд Гарольд был полностью седой.

— Гарольд…

— Всё в порядке, — сказал он тихо. — Всё хорошо… Не бойся. Ты всё сделала… Не бойся.

Он сел на пол. Глаза у него были задумчивые.

— Оберон, — сказал он, будто пробуя слово на вкус. — Оберон… Если это было испытание — я его провалил.

— Гарольд…

— Дружище, я помню, как меня зовут… Я забыл… как все прочие. Забыл человека, который…

Он запустил пальцы в свои новые белые волосы.

— Гарольд. Ты седой.

— Правда?

— Ты весь белый!

— Ну и что же? Лена, объясни мне, немолодому опытному магу… Как это могло случиться? Со мной?!

Меня трясло от страха. И ещё от жалости. Хотелось сесть с ним рядом и реветь белугой, но я вспомнила о Саранче и осаждённом чёрном замке.

— Спроси, как это случилось с Королевством, — сказала я шёпотом. — Вставай!

Он помотал опущенной головой:

— Я не могу… После этого… я не могу, Лена.

— Слушай меня, — сказала я властно. — Пока Максимилиан держит Саранчу, мы должны сделать так, чтобы Оберон снова стал реальностью. Вставай!

Гарольд посмотрел мне в глаза снизу вверх.

Может, он и был не очень умён, как всегда твердил Максимилиан. Может, он оказался слабым правителем. Но мужества ему никогда было не занимать — моему другу Гарольду.

— Идём, — сказал он. И поднялся.

— Этого не может быть! — повторял принц Александр. — Это сумасшествие какое-то!

— Принц, где ваш отец?

— Он умер, когда я был маленьким… наверное.

— «Наверное»?! Ваш отец — король Оберон!

Александр поглядел на Эльвиру, будто прося о помощи. Эльвира молчала; появление седого Гарольда поразило её даже больше, чем всех остальных, хотя все — даже канцлер — в первый момент лишились речи.

— Ясно одно, — отрывисто сказал усатый стражник. — Это колдовство, господа, злое! Очень злое!

— Что у тебя с рукой? — спросил Уйма, насилу оторвав взгляд от Гарольда и обернувшись ко мне.

— Шила.

— Помочь тебе?

— Я сама. Я всё-таки маг дороги.

Я перехватила посох левой и, закрыв глаза, принялась «выглаживать» навершием правую руку. Запястье не было сломано, но сухожилия, кажется, всё-таки пострадали. Мысленно воображая учебник анатомии, я соединяла разорванное — как Швея, только не между мирами, а внутри своей костяной, снабжённой мышцами, опутанной жилами и покрытой кожей руки.

Спадала опухоль. Уходила боль. Я слышала хрипловатый голос Гарольда — седые волосы прилипли к его лбу, но лицо удивительно помолодело, и голос был уверенный и властный.

Неужели для того, чтобы вернуть Оберона, мне придётся «шить» каждого жителя Королевства?! Мне не хватит всей жизни. У меня отвалится рука! Сколько же нужно вспомнивших, чтобы развеялось колдовство?

Что делать с именем Оберона, запертом в треугольной монетке?

Я сжала пальцы правой руки. Рука вроде бы слушалась. Спасибо Гарольду с его «Оживи» — иначе фиг бы мне удалось хоть половину дела сделать!

— Сейчас я снова выйду на изнанку. Буду шить каждого из вас. Если получится…

Ударил порыв ветра. Вскрикнула Эльвира; в узкое окно ворвался клубок бледного света. Всё лица сделались зелёными, как у утопленников; над нашими головами кружился птичий скелет, окутанный изумрудным призрачным оперением.

Тяжёлый пакет шлёпнулся мне на голову.

— Ай!

Костяная птица вылетела в окно, не издав ни звука.

— Что это? — прошептала Эльвира. — Это…

Послышались быстрые шаги, грохнула о стену внешняя дверь; вбежал стражник, карауливший на стене:

— Над скалами дым! Земля дрожит! Там…

Он запнулся, разинув рот, впервые увидев седого Гарольда.

Я подобрала пакет, оставленный птицей. Лезвием Швеи разрезала бечёвку, развернула, сорвала конверт. Внутри было письмо, написанное от руки угловатым, некрасивым, но очень разборчивым почерком.

«Они атакуют. Ты мне срочно нужна».

Без подписи.

Глава 16

Не верь некроманту

Дождь прекратился. Над восточным горизонтом вертикально стоял солнечный луч — единственный, вырвавшийся из прохудившегося небесного покрова. Над западным сгущался дым, заворачивался огромными смерчами: там будто бродили чёрные великаны на толстых ногах. Земля дрожала, но не мерно, как под шагами наступающего войска, а судорожно, как при землетрясении. Эта дрожь передавалась фундаменту крепостной стены, от камня к камню — все выше и выше, пока не достигала моих подошв; я дрожала, как земля, но не только от страха.

Сырой ветер бил в лицо. Белая тряпка, брошенная на дороге беженцами или мародёрами, трепетала и надувалась, будто желая улететь отсюда, убраться, пока не поздно. Над городом и предместьем не поднималось ни одного дымка.

— Я только посмотрю, что там. Просто так он не стал бы писать.

— Швея слушается только тебя? — с надеждой спросил Гарольд.

— Ланс дал её мне. Значит, я её хозяйка.

— Может быть, всё-таки сперва… Пусть все они вспомнят, принц, канцлер, Уйма…