Лечим все, кроме истинности (вылечим всех)
По голубым коридорам уже сновали деловитые уборщицы. И кровавые капли, бурые разводы, куски горелой плоти, пепел, обрывки паленой одежды исчезали на глазах. К больнице возвращался прежний вид и запах. Острый, ядреный запах дезинфектанта сменял вонь оплавленного пластика, обгорелой и обугленной кожи, запах железа и соли. На языке все еще сильно горчило, соленый привкус не сглатывался.
Медбратья прочесывали коридоры, провожали последних родственников, отвозили в стационар последних пациентов. Медсестры шустро растаскивали каталки с использованными инструментами в комнаты для дезинфекции, к контейнерам для биоотходов.
Больница пустела на глазах. Днем здесь редко случалась такая толкотня как ночью. Конечно же, сменщики получали свою дозу адреналина и тяжелой работы. Но с нашими их не сравнить. Особенно в такие смены, как сегодня, когда, чудилось – неприятности уже не закончатся, а силы почти на исходе.
По счастью, сейчас, они переполняли меня, плескались через край.
Давненько я не чувствовала такой бодрости. Разве только после вливаний энергии Рика. Ноги шагали пружинисто, колени больше не подгибались, спина сама собой выпрямилась.
Я получала истинное удовольствие от мощи, что струилась по венам, окутывала дымкой оранжевой ауры – прозрачного дракона со сложенными крыльями за спиной.
Ух, ничего себе! Я, что, начала видеть энергетику? Я иногда лишь ощущала ее, понимала – чья аура сильнее, а чья слабее… Но чтобы видеть…
Я огляделась. Ну, точно же! Аура Рика внешне почти не отличалась от его змеиной ипостаси. Энергетика Латифы походила на большую, пушистую лисичку цвета молочного шоколада.
– А почему я вижу ауры? – не выдержав, поинтересовалась я у Рика, прежде чем войти в третью операционную, вслед за медсестрой.
– К тебе перетекло очень много энергии. Сквозь меня, как через проводник. Способности усилились. Но это не навсегда, – Василиск приобнял за талию и мы вошли.
«Черный ящик» пациентки мигал фиолетовым и бордовым, а порой и вовсе погасал на пару секунд, сигнализируя, что «ромашка» на последнем издыхании.
Множество москатов ползали по телу на операционном столе, алыми язычками вылизывая десятки ран, порезов и ссадин. Заканчивали и принимались за следующие.
Прат привычно застыл у окна, скрестив руки на груди.
Понятно. Операция под общим наркозом. Вскрытая грудная клетка, раздвинутые ребра... С раной работали два наших лучших хирурга. Тонкая, как тростинка, маргонка Аннарзия, похожая на статуэтку из гематита и вертигр Раллем с фиалковыми глазами и всегда выбритой под ноль головой. Его круглый, почти идеальной формы череп, поблескивал в свете подвижных ламп.
Завидев нас, оба оглянулись, и на усталых лицах врачей отразилось сильное облегчение.
Латифа сунула нам в руки шапочки, повязки, и мы с Риком увидели – насколько все плохо.
Десятки осколков пропороли легкие пациентки, превратив их в кровавую кашу.
Пока за «ромашку» дышали аппараты, но нужно было срочно что-то предпринимать.
– Труба? – уточнил Рик у врачей.
Раллем кивнул, отвернулся к окну и очень тихо пояснил:
– Вытащили уже штук двадцать мелких осколков. Но это даже не треть того, что застряло. Да и смыл? Легкие в хлам. Нужна пересадка. А донорские органы закончились. Сегодня было жарко. Если верить Магританне, следующих ждать не меньше суток. Столько она не продержится. Может, ты выручишь?
– Мы! – Рик натянул перчатки и взял инструменты. Кивнул мне, и я ответила тем же.
С некоторых пор нам почти не требовались слова – достаточно было одного лишь жеста, взгляда.
Рик выдохнул, я тоже, и мы вместе принялись вливать в пациентку энергию воскрешения.
Капля за каплей, медленно, но верно она заполняла израненное тело, заставляя его не сдаваться, регенерировать вопреки всему, даже самой природе. Одновременно Рик, Аннарзия и Раллем терпеливо вытаскивали мелкие стекла – не спеша, одно за другим, по мере восстановления легких.
В операционной воцарилась напряженная тишина. Только осколки позвякивали о металлическую емкость, да иногда едва слышно причавкивали москаты. Хирурги действовали сосредоточенно, монотонно, почти как роботы. Латифа и Ламиса – еще одна медсестра-верлиса, светловолосая и остроносая – меняли капельницы, как заведенные.
Донорская кровь, питательный раствор, снова донорская кровь. Десятки пакетиков с ближайшей каталки пустели и перекладывались на другую. Казалось, время замедлилось, решило дать пациентке шанс, потому, что те, кто любил ее, боролись до последнего, не желали сдаваться.
Еще немного, рывок – и последние стекла звякнули о металлическую емкость.
Мы с Риком добавили энергии воскрешения, у меня даже ноги задрожали от слабости. Василиск словно почувствовал – придержал за талию твердой рукой.
Легкие пациентки восстановились на глазах, заработали на полную катушку.
Раллем, Латифа и Ламиса испустили облегченные вздохи. Мы с Риком тоже.
Аннарзия будто и не дышала вовсе и только теперь жадно глотнула воздуха.
Василиск отошел от хирургического стола и силой воли отключил нас от энергетики пациентки. Поправляясь, «ромашка» уже сама начала тянуть живительную силу, и могла опустошить нас до предела.
По телу разлилась прежняя усталость, от слабости мышцы потряхивало. Ноги и спина противно ныли от перенапряжения.
Зато черный ящик пациентки уверенно замигал зеленым и желтым.
Раллем и Аннарзия кинулись шить, медсестры поставили новые капельницы.
Лицо «ромашки» порозовело, синюшные губы окрасились розовым, кожа стала плотной, красивой и гладкой.
Рик кивнул хирургам, медсестрам, и мы покинули палату.
Здесь дежурили четыре уже знакомых нам верпантеры – парень «ромашки» и все еще бледные, но уже вполне бодрые доноры.
– Выживет, – выдавил василиск в их сторону и устало обронил в мою: –Домой.
То ли ставил перед фактом, то ли просил. Я не уловила. Да и какая разница? Мы стали единым целым. Разве туловище будет спрашивать у ноги, пойдет ли она вправо или влево? Разве будет интересоваться – поднимется ли рука, чтобы взять чашку?
