Ходящий по улицам (СИ) - Лагутин Антон

— Шанс? На что?

— Слухи. Мы или подтвердим их, или развеем.

— Да, и как же мы их развеем?

— Послушай, я не вижу других вариантов. Давай смотреть правде в глаза — это наш шанс. Вперед плыть самоубийство.

— А лезть в здание МГУ не самоубийство?

— Легитимное самоубийство — плыть вперёд, а умереть в здании МГУ — самопожертвование. Представь, когда мы вернёмся в башни и расскажем, что в здании МГУ можно переждать “волну”…

— Нас объявят выдумщиками и сумасшедшими. Скажут, что мы в “око” пересидели, и всё. Нам никто не поверит.

— Мне нравится твой оптимизм. Но другого пути нет, признай это.

Сейчас, в башне на 75 этаже, рожает женщина. Возможно в грязи, в темноте. В окружении неизвестных людей, чьи моральные качества за последние три года разложились на злость и ненависть. На жадность и на постоянный страх. На зависть, сжигаемою изнутри при виде любой безделушки в грязных пальцах соседа. Но если бы всё было так плохо — Даша ни за что не отправилась бы ни в какое путешествие. Там — в комнате на 75 этаже — она увидела искорку надежды в протянутой руке помощи. Увидела людей, готовых помогать, несмотря на все тягости жизни. Увидела их прошлое, когда они были ячейкой общества. Возможно, общество сохранилось. И возможно, именно это общество, будучи на 75 этаже, помогает женщине родить, прекрасно понимая — помощь не придёт.

— Плывём в МГУ! — говорит Даша.

Для неё Славина улыбка — подарок, а взгляд — ну, он даже не смотрит в её сторону. Его взгляд прикован к звезде.

Оставшееся от звезды величие можно ощутить только через её размеры. Огромная пятиконечная конструкция вонзалась в небо тупым копьё, оставляя в гуще тумана рваную рану. Большую часть своей чешуи, состоящей из желтых стеклянных пластинок, она растеряла и напоминала улыбку хоккеиста, поймавшего шайбу зубами. Но, тем не менее, те редкие пластины, держащиеся за ржавый каркас, всё еще могли раздвинуть плотные тучи своим ярким сиянием. И это спасало.

Даша вскидывает руку и указывает на окна музея. Пустые оконные рамы, в высоту около двух метров, приглашали любого путника посетить огромную зеву музея, заполненную жуткой тьмой.

Слава отрывает взгляд от небесного сияния. Он больше не боится потерять из вида звезду.

Туман расступается, и каяк касается влажной стены.

Подплыв в полную, становится ясно — внутрь музея, расположенного на 29 этаже здания МГУ попасть будет сложно. Высота от каяка до балкона, опоясывающего музей, метра два. Рукой не достать. Даша щупает стену; серые мраморные плиты с белым вкраплением обвалились, оставив после себя щербатый бетон с глубокой эрозией.

Подпрыгнуть — Даша пробует: прижав руки к стене, она просовывает ладонь в глубокую трещину. Бетон холодный и мокрый, на пальцах чувствуется песчаная крошка. Спина медленно выпрямляется, и каяк немедленно реагирует; он начинает раскачиваться.

— Ты что задумала? — спрашивает Слава, разволновавшись.

— Хочу подпрыгнуть. Если я выпрямлюсь и подпрыгну — точно достану.

— Прекрати! Ты перевернёшь каяк. Сядь на место!

— Но…

— Сядь!

Даша послушно уселась.

— И как быть?

— Я думаю!

Если нельзя попасть на небеса, то можно залезть обратно под землю. Вниз. Туда где кромешная темень постоянно сгущается и обволакивает неудачников.

Слава кидает взгляд на воду. Всматривается. Включив фонарик, погружает его под воду. Луч золотистого света скользит по стенам, тянущихся к самому дну, но конца им не видно. Прямо под каяком виден советский герб (серп и молот на чёрном шаре, накрытом париком из тины), а под ним огромные буквы: СССР.

Закончив исследования, Слава вынимает руку и принимает решение:

— Будем нырять, — произносит он спокойно, даже не смотря на то, как волны взрываются мелкими иглами, ударяясь о стены.

Слава продолжает:

— Зайдём в холл, расположенный этажом ниже, а там вверх по лестнице.

— А с каяком как быть?

Слава подмигивает Даше, и снова спокойно произносит:

— Не волнуйся, у меня есть план, — и вылезает из своего место. Завязывает узелок на защитной юбке, чтобы вода не испортила вещи. Затем соскальзывает с борта в воду так, что ни одна капля в воздух не взлетает.

Натягивая маску на лицо, он произносит:

— Жди.

— Чего? — кидает Даша, но уже поздно.

Слава скрылся под водой.

Круг света изламывается на Сталинской архитектуре; прыгает со стены на стену и вдруг исчезает, проникнув в холл через оконную раму.

И снова он оставил её одну. Даше хочется кричать от обиды, злости и боли. И она начинает кричать. Задирает голову и просто орёт во всё горло; губы растягиваются по зубам словно гармонь, язык сжался пружиной, а из глаз, смешиваясь с каплями дождя, потекли слёзы.

Проплыв сквозь оконную раму, Слава очутился в просторном круглом холле. Фонарь описывает дугу; свет выдирает из тьмы деревянную мебель, валяющуюся на полу желеобразной кучей, и потолок, затянутый тиной, словно копотью после пожара.

Заплыв на центр, Слава начинает крутиться, пытаясь найти намёки на лестницу, или хотя бы увидеть проход, ведущий к ней. И он его замечает.

Луч света освещает коридор и упирается в стену красного цвета. Как в фильмах ужасов, думает Слава, и что же там, в конце страшного лабиринта меня ждёт? Рыбы убийцы, утопленники, или снова, оголтелые бабы, жаждущие моей смерти? Не проверишь — не узнаешь. Да и в принципе коридор не может заканчиваться тупиком. И действительно; доплыв до конца коридора, перед Славой открылся еще один проход, ведущий к винтовой ветхой лестнице, уходящей именно туда, куда надо.

Спустя двадцать пять бетонных ступеней, Слава делает вдох. Он не жадничает. Спокойно вдыхает, надувая свои биопакетики влажным воздухом. Затем выдыхает, осматриваясь вокруг.

Частые вспышки, как светильники, проникают сквозь оконные рамы, освещают круглый зал и, огибая потрескавшиеся колонны, срывают покров тьмы с мебели, похожей точь-в-точь на желеобразные кучи этажом ниже. Словно кучи собачьего дерма, наваленные где не попади. На коврах, в углах, и даже на стенах, стекая коричневыми каплями на пол.

Слава снимает маску, ласты и кладёт их возле выхода. Хлюпая водой и хрустя стеклом, бежит через зал. Выходит на балкон и начинает искать Дашу.

— Я тут! — кричит он, обращаясь к орущей во всё горло девушке.

Даша резко замолкла. Улыбнулась, как ни в чём не бывало.

— И что дальше? — спрашивает она.

И Слава кричит:

— Размотай трос лебёдки и закинь мне крюк!

Она разматывает скользкий трос, ставит на лебёдке замок и, взяв крюк в ладонь, как камень, швыряет его Славе.

Мимо.

Крюк откалывает маленький кусочек бетона, отскакивает и плюхается в воду рядом с Дашей, чуть не заехав ей по руке.

— Мазила! — кричит Слава. — Давай еще раз! Целься не в меня, а выше! И сильнее! Не заставляй меня спускаться и делать твою работу!

Сейчас Даша хотело только одно — чтобы крюк угодил ему прямо в лицо. Посмотрела бы она, как он замахнётся со всей силой, имея в боку десяти сантиметровое отверстие. Надеюсь, еще не заплывшее гноем.

Вытянув крюк, Даша снова прицеливается. Выше, надеясь, что металлический камень выскользнет из мужских рук, и хоть чуть-чуть умерит его самодовольный тон.

Слава подносит ладони к лицу, резко вскидывает руки и ловит крюк над головой. Из Славиных перчаток еще ничто не ускользало. Намотав трос на мраморные перила балкона, он кричит:

— Натяни трос и зафиксируй лебёдку!

— Зафиксировала!

— Собирайся!

Провозившись минуту с жилеткой, с молнией и с баллоном, Даша кричит:

— Я готова!

— Лови! — Слава кидает фонарь.

Сделав несколько оборотов, фонарь оказывается в женских руках.

— Теперь слушай меня внимательно, — кричит Слава. — Заплывай в первое попавшееся окно, дальше держись левой стороны, — там найдёшь коридор.

Коридор. От этого слова у Даши в груди что-то сжалось. В памяти закрутилась плёнка, сменяя кадры воспоминаний один за другим, словно она смотрела старый диафильм из далёкого детства. Кадр за кадром дышать становилось всё трудней и трудней.