Джон Апдайк - Иствикские ведьмы

— Твоим дружкам не очень-то везет, — заметила Александра.

— Я не стала бы называть Артура дружком, — сказала Сьюки. — Для меня быть рядом с ним все равно что читать книгу, он столько знает.

— А я и не имела в виду Артура. Он что, твой дружок?

— Разве ему не везет? — спросила Джейн.

У Сьюки округлились глаза: она-то полагала, что все в курсе.

— Да нет, просто у него фибрилляция. Док Пэт сказал ему, что с этим можно долго жить, если под рукой держать дигиталис. Но он плохо переносит фибрилляцию, как будто в груди бьется птица, говорит он.

Обе подруги, почти неприкрыто хвалившиеся новыми любовниками, в глазах Александры воплощали само здоровье: гладкие и загорелые, набирающие силу с приближением смерти Дженни, беря у нее силу, как из тела мужчины. На черноволосой загорелой Джейн был сарафан-мини и босоножки, а Сьюки была одета в обычный для женщин Иствика летний наряд: шорты из махрового бархата, в которых ее задик казался выпуклым и круглым, и переливчатую синюю маечку, под которой подрагивала грудь, не стесненная лифчиком. Подумать только, Сьюки тридцать три года и она отваживается ходить без лифчика! Лет с тринадцати Александра завидовала таким нахальным, от природы стройным девчонкам, беззаботно евшим все подряд, в то время как ее дух был обременен массой плоти, готовой обратиться в жир всякий раз, когда она брала добавки. Слезы зависти закипали в глазах. Почему ей суждена эта участь, ведь ведьма должна танцевать, скользить, едва касаясь земли?

— Нам нельзя продолжать, — выпалила она, возбужденная водкой, натыкаясь на выступающие углы маленькой, узкой и длинной комнаты. — Мы должны снять заклинание.

— Но как, милочка? — спросила Джейн, стряхивая с сигареты с красным фильтром пепел в блюдечко с узором «пейсли» (Сьюки съела из него все орешки), тут же затянувшись снова и выпустив дым через нос. Словно прочтя мысли Александры, она предвидела эту занудную выходку.

— Нельзя вот так убивать ее, — продолжала Александра, получая удовольствие от впечатления, которое должна была производить, — прямо рыдающая заботливая старшая сестра.

— А почему? — суховато спросила Джейн. — Мысленно мы все время убиваем. Мы исправляем ошибки. Меняем приоритеты.

— Может, дело вовсе не в нашем заклинании, — предположила Сьюки. — Может, мы слишком самонадеянные. В конце концов, она в руках докторов, а у них есть все инструменты и приборы и что там еще, что не обманывает.

— Они обманывают, — сказала Александра. — Все эти научные штучки лгут. Ведь должно же что-то быть, что могло бы расколдовать, — взмолилась она.

— Если все мы сосредоточимся.

— Я не в счет, — сказала Джейн. — Церемониальное колдовство меня действительно раздражает, я так решила. Слишком уж похоже на детский сад. Моя сбивалка до сих пор в воске. А дети все спрашивают, что там было в фольге. Они застали нас как раз вовремя, и как бы не рассказали друзьям. Не бойтесь, вы обе, я еще надеюсь заполучить церковь, а все эти сплетни не располагают к тому, чтобы влиятельные люди взяли меня хормейстером.

— Как ты можешь быть такой бессердечной? — воскликнула Александра, ощущая, как ее эмоции действуют на изысканные старинные вещи Сьюки — овальный раздвижной столик, трехногий стул с плетеным сиденьем в стиле шекеров [61] — словно волна, несущая обломки к берегу. — Неужели ты не понимаешь, как это ужасно? В конце концов, она лишь делала то, о чем он ее просил, и отвечала «да». А что еще она могла сказать?

— Забавная получается штука, — сказала Джейн, сгребая в высокую кучку на латунном крае блюдечка «пейсли» пепел от сигареты. — Дженни умерла на днях, — добавила она, будто процитировав.

— Голубушка, — не обращая внимания на Джейн, сказала Александре Сьюки, — боюсь, мы тут ничего не смогли бы сделать…

— Отпевали ее прах, — продолжала Джейн в том же тоне.

— Так что ты тут ни при чем. Ты просто была игрушкой в чужих руках. И мы тоже.

— Мы с молитвой на устах, — процитировала Джейн, очевидно, в заключение.

— Нами просто воспользовался космос.

Александру охватила гордость за собственное искусство:

— Вы обе не смогли бы справиться без меня, у меня такая сильная энергетика, я такой хороший организатор. Замечательно — ощущать свою власть!

Сейчас она ее ощущала, ее печаль давила на эти стены, лица и предметы — морской сундучок, табурет на тонких острых ножках, ромбовидные толстые рамы, — как подушка, наполненная возбуждением и раскаянием.

— В самом деле, Александра, — сказала Джейн, — ты не в себе.

— Знаю, я ужасно себя чувствую. Не пойму, в чем дело. Придаток слева болит перед каждой менструацией. А ночью ноет поясница так, что просыпаешься и лежишь, согнувшись, на боку.

— Ох ты, бедная, большая грустная красавица, — сказала Сьюки, вставая и делая шаг так, что кончики грудей качнулись под блестящей тканью. — Тебе нужно растереть спину.

— Я так боюсь, — гнусаво произнесла Александра, в носу пощипывало. — Ну почему именно яичник, если только не…

— Тебе нужен новый любовник, — сказала ей Джейн.

Откуда она знает? Александра сказала Джо, что не хочет его больше видеть, и в следующий раз он больше не пришел, его не было уже не несколько дней, а несколько недель.

— Подними-ка свою хорошенькую блузку, — сказала Сьюки, хотя это была всего лишь одна из старых рубашек Оззи с торчащими уголками воротника, потому что пластмассовые прокладки выпали, и со старым пятном рядом со второй пуговицей. Сьюки опустила ей лямку лифчика, расстегнула застежки, и тяжелая грудь высвободилась с облегчением. Тонкие пальчики Сьюки начали массировать круговыми движениями, грубая диванная подушка под носом Александры успокаивающе пахла мокрой собакой. Она закрыла глаза.

— А может, немного помассировать бедра, — высказалась Джейн, по звяканью и шуршанию можно было догадаться, что она ставит стакан и гасит сигарету. — Напряжение в пояснице возникает от задней части бедра, и это напряжение нужно снять. — Ее пальцы с огрубевшими кончиками принялись пощипывать и поглаживать, создавая эффект pianissimo.

— Дженни… — начала было Александра, вспомнив ее нежный массаж.

— Мы не вредили Дженни, — напевно произнесла Сьюки.

— ДНК ей вредит, — сказала Джейн. — Испорченная ДНК.

Через несколько минут Александра была почти готова уснуть. Страшный веймаранер Сьюки, Хэнк, торопливо вбежал в комнату, высунув лиловый язык, и они затеяли игру: Джейн сыпала сухой корм на ноги Александры, а Хэнк потом его слизывал. Затем они насыпали корму на спину, где была подоткнута рубашка. Язык у пса был шершавый и мокрый, теплый и липкий, как ножка огромной улитки. Он хлопал взад-вперед по накрытому на спине Александры столу. Собака, как и ее хозяйка, любила хрустящую еду, но, наконец насытившись, удивленно взглянула на женщин и попросила их взглядом круглых топазовых глаз с фиолетовым облачком в центре каждого прекратить игру.

Хотя в летнее время другие церкви Иствика заметно пустеют, в унитарной церкви все остается как всегда, разве что прибавляются отдыхающие, состоятельные религиозные либералы в свободных красных брюках и полотняных пиджаках, дамы в пестрых ситцевых платьях и летних шляпках, отделанных лентами. Эти отдыхающие и постоянные прихожане: Неффы, Ричард Смите, Херби Принз, Альма Сифтон, Гомер Перли и Франни Лавкрафт, молодая миссис Ван Хорн и относительно новая в городе Роза Хэллибред, без своего неверующего мужа, но со своей протеже Дон Полански, — были однажды удивлены. Нестройно пропев «В ночь сомнений и печали» (баритон Даррила Ван Хорна сообщал некую грубую гармонию хору на галерее), они услышали в проповеди слово «зло», слетевшее с уст Бренды Парсли. Нечасто слышали такое в этой строгой церкви.

Бренда выглядела великолепно в открытом черном платье с плиссированным жабо и шелковым белым шарфом, выгоревшие на солнце, гладко зачесанные назад волосы открывали высокий лоб.

— В мире существует зло, и в нашем городе тоже, — звучно произнесла она, затем понизила голос до доверительного регистра, однако он долетал до каждого уголка старинного святилища, выстроенного в стиле неоклассицизма. Розовые штокрозы согласно кивали в нижних рамах высоких чистых окон; выше виднелось безоблачное небо, июльский день манил этих загнанных на скамьи в белой коробке людей выйти наружу, пойти к лодкам, на пляж, на площадки для гольфа и теннисные корты, пойти выпить «Кровавую Мэри» на чьей-нибудь новой яхте из красного дерева с видом на залив и остров Конаникут. Все будет жариться под яркими солнечными лучами, остров будет ярко зеленеть, как в те времена, когда здесь жили индейцы племени наррангасет. — Мы не любим употреблять это слово, — объясняла Бренда тоном не уверенного в себе психиатра, который много лет молчаливо выслушивал других, а потом сам начал наконец давать указания. — Мы предпочитаем говорить «несчастный» или «нуждающийся», «заблудший» или «невезучий». Мы предпочитаем думать о зле как об отсутствии добра, о мгновенно померкшем солнце, о тени, о слабости. Так как мир добр: Эмерсон и Уитмен, Будда и Иисус научили нас этому. Наша собственная героическая Энн Хатчинсон жила по завету милосердия, противопоставив его всяким другим заветам; став матерью в пятнадцать лет и заботливой повитухой для бесчисленных сестер, она бросила своими убеждениями вызов ненавидящему мир духовенству Бостона, убеждениями, за которые ей, в конце концов, суждено было умереть.