Н. Джеймисин - Сто тысяч Королевств

Или как мать душит таящего в себе опасность младенца.

Нет. Я зашла чересчур далеко: то было совсем другое.

— Она нравится мне всё меньше и меньше, эта ваша Энэфа, — сказала я.

Вздрогнув от неожиданности, Сиех уставился на меня (и это мгновение тянулось безумно долго), а потом расхохотался. Ей боги, смех — бессмысленная, но заразная штука; этот питала боль. Я поддержала его ответной улыбкой.

— Спасибо, — профыркал Сиех, всё ещё посмеиваясь. — Ненавижу принимать эту форму; всегда становлюсь в ней чересчур слезливо-сентиментальным.

— Тогда обернись опять ребёнком. — Мальчиком он нравился мне больше.

— Не выйдет. — Он махнул в сторону барьера. — Эта штука отнимает слишком много сил.

— Ох. — Неожиданно я задалась вопросом: какой же он настоящий? Тот непосредственный, проказливый мальчишка, что я помню? Или этот явно уставший от жизни взрослый, проскользнувший из-под маски юноши, стоило ему на мгновение утратить бдительность и расслабиться? Или кто-то ещё, абсолютно иной? Слишком личный, слишком болезненный (вероятно) вопрос, чтобы спрашивать; и я замолкла. Мы ещё долго молчали, наблюдая за тем, как танцуют служащие.

— Что будешь делать? — спросил наконец Сиех.

Ничего не говоря, я вновь оперлась головой на его колено.

Сиех тяжело вздохнул.

— Хотел бы я знать, как помочь тебе. Ты же веришь мне, правда?

Слова согревали мне душу больше, чем я могла себе представить. Я улыбнулась.

— Верю. Я знаю, что ты не лжёшь, хотя и не могу сказать, что понимаю. Я всего лишь простая смертная, как и все эти люди, Сиех.

— Не такая, как все.

— И что с того? — Я посмотрела на него. — Какой бы отличной… различной я не была… — Мне не нравилось говорить об этом вслух. Поблизости не было никого, кто мог бы подслушать нас, но рисковать казалось глупым жестом. — Ты сам же это говорил. Даже доживи я до ста лет, ваше недремлющее око в любом случае преследовало бы меня всю жизнь. Я была бы для вас пустым местом, как и они все. — Я кивнула в сторону веселящейся толпы.

Он тихо засмеялся; в голос вернулась горечь.

— Ох, Йин. Ты действительно не понимаешь. Наша жизнь была бы много легче, будь смертные и в самом деле для нас ничем. Равно, как и ты.

Мне не нашлось, что возразить в ответ. Оставалось только промолчать, он тоже больше не подавал ни слова; единственное, что нарушало тишину, настороженно лёгшую меж нами, был шум продолжавшегося рядом праздненства.

Было около полуночи, когда я наконец засобиралась назад. Пирущка гудела ещё в самом разгаре, когда заявился Т'иврел и сопроводил меня обратно в комнаты. Он был слегка нетрезв, хотя и не настолько увлёкся выпивкой, как некоторые из тех, кто успел попасться мне на глаза.

— В отличие от них, мне наутро требуется ясная голова, — ответил он, когда я подчеркнула такую вопиющую разницу.

У двери моих комнат мы остановились.

— Спасибо, — сказала я, подразумевая — спасибо за всё.

— Вы вовсе не развлекались, — сказал он. — Я видел: не плясали, а весь вечер просидели в углу. Надеюсь, хоть бокал вина пригубили-то?

— Нет, но мне и в самом деле полегчало. — Я судорожно пыталась нащупать нужные слова. — Не буду отрицать, часть меня занималась исключительно раздумиями вроде «и вот так я бессмысленно растрачиваю одну шестую оставшейся мне жизни»… — Я улыбнулась. — Но и в приятном ничегонеделании, посреди веселящейся толпы, была своя польза… теперь мне гораздо лучше.

В его глазах стыло безмолвное сочувствие. Я снова задалась вопросом, почему он помогает мне. Из простой ли симпатии, или, возможно, я даже нравлюсь ему? Было невыносимо трогательно так думать; возможно, именно поэтому я, безотчётно потянувшись, дотронулась до щеки кузена. Удивлённый, он моргнул, но не торопился отступать назад. Это мне тоже польстило, и я уступила минутному влечению.

— По вашим меркам я, наверное, не слыву особой красоткой, — отважилась я. Кожа под пальцами была слегка колючей, и я вспонила, что мужчины островных народов, как правило, отращивают бороды. Это откровение неожиданно показалось необычно интригующим и экзотичным.

По меньшей мере добрая дюжина различных мыслей промелькнуло на лице Т'иврела в промежутке меж вдохом и выдохом; потом медленная усмешка сверкнула окончательно принятым решением.

— Ну, лично я по вашим тоже не очень-то хорош, — сказал он. — Видывал я тех призовых жеребцов, что вы, Дарре, называете мужчинами.

Ни с того, ни с сего я нервно хихикнула.

— И мы, конечно, родня друг другу…

— Это же Небеса, кузина. — Поразительно, как это могло всё объяснять.

Толкнув спиной дверь, я взяла его за руку и потянула за собой внутрь.

Он был странно нежен — или, возможно, эта странность лишь причудилась мне, за почти полным неимением опыта сравнивать было не с кем. Под одеждой крылась кожа бледней, чем казалось вначале (и это удивляло); плечи испещряли еле видимые пятна, но меньше и в произвольном беспорядке. Рядом со мною он, худой и сильный, казался вполне нормальным, и мне действительно нравилась витающая рядом с ним аура. Он пытался как мог доставить удовольствие, но я была слишком напряжена, слишком зажата — одиночеством и страхами, так что мои шансы отдаться во власть бури были ничтожно малы. Я была не против иметь хоть что-то.

Я не привыкла видеть кого-то в своей постели, так что ночка (в смысле собственно сна) выдалась беспокойная. Наконец, предрассветным утром я встала и направилась в умывальню, надеясь, что принятая ванна склонит меня ко сну. Покуда вода, журча, наполняла лохань, я торопливо окунула в раковине лицо и уставилась на собственное отражение в зеркале. Вокруг глаз змеились линии свежих морщинок, добавляя возраста. Я зажала руками рот, в подкатившей к горлу тоске по той девушке, что была мной всего пару месяцев назад. Да, она не была невинной — да и кто из вождей может позволить себе излишнюю наивность, — но она была счастлива, более или менее.

Когда же в последний раз я была по-настоящему счастлива? Не могу даже вспомнить.

Вдруг меня охватило глухое раздражение. Т'иврел. Всё из-за него. По крайней мере, подаренное им удовольствие позволило хоть сколько расслабиться и немного избавило от мрачного настроя последних дней. В то же время беспокоило то бьющееся в душе разочарование, что я внезапно испытала; Т'иврел мне нравился, в самом деле нравился, и если кто в чём и был виноват, то мы оба, поровну.

Но на пятки первой незваной мысли, наступала другая, ещё более тревожная — то, с чем я так долго боролась, разврываемая надвое отвратительно-болезненным, запрещённо волнительным очарованием и суеверным страхом, было…