Маргарет Уэйс - Триумф Темного Меча

Епископ ничего из этого не понял, хотя Менджу терпеливо пытался ему объяснить что-то о какой-то скорости света и измерениях. Неисповедимы пути Олмина, сказал себе епископ, отметя эту тему как несущественную. Важным было то, что этот могущественный человек вернулся и чего-то добивается. Чего? И что он даст взамен? Вот самые насущные вопросы.

Поначалу епископу показалось, что он понимает, чего добивается Менджу. Ванье видел голодный блеск в его глазах. Менджу нуждался в магии, сорок лет без Жизненной силы истерзали его. И вот, вернувшись в родной мир, Волшебник снова вкусил Жизни. Это было для него роскошным пиршеством, и епископ чувствовал в Менджу твердую решимость никогда больше не голодать.

«Он лжет о том, что пришел с миром, — повторял в душе Ванье, вслух рассуждая о существительных, герундиальных оборотах и глаголах. — Нападение на наши войска не было случайным — уж слишком оно оказалось быстрым и чересчур организованным, судя по первым донесениям Ксавьера. По словам Дуук-тсарит, армия чужаков сейчас в отчаянном положении. Наши маги нанесли им тяжкие потери, вынудили отступить. Тогда почему Волшебник здесь? Что он задумал? И как можно использовать этого человека?»

— Кстати, о языке. Я просто восхищен тем, как быстро овладел им Симкин.

— Вот уж что меня вовсе не удивляет, — проворчал епископ, испепеляя взглядом облаченную в красное фигуру. Развалившись на кушетке в кабинете епископа, молодой человек, похоже, проспал часть беседы о предложных формах и сейчас продолжал похрапывать.

— У Джорама, знаете ли, есть насчет него теория, — как бы между прочим сказал Чародей, хотя епископу показалось, что он заметил блеск в его глазах — как у картежника, который прикидывает, какие козыри на руках у противника. — Он говорит, что Симкин есть персонификация этого мира — магия в чистом виде.

— Дурацкая мысль, что неудивительно для Джорама, — отрезал Ванье, которому очень не нравился этот внезапный интерес к Симкину. Шут был самой непредсказуемой картой в любой колоде, и епископ уже битый час пытался придумать, как бы получше эту карту сбросить. — Я уверен, что наш народ может найти себе представителя получше, чем этот безалаберный, аморальный, бесчувственный...

— Да-да? — Симкин сел, моргая и сонно озираясь. — Меня кто-то звал?

Ванье фыркнул.

— Если ты устал, почему бы тебе нас не оставить?

— Еще чего! — зевнул Симкин, снова падая на кушетку. — Вы еще будете обсуждать словарный запас? Если так, то я сейчас перемещу свое причастие в гораздо более интересную обстановку...

— Нет-нет! — сверкнул зубами в очаровательной улыбке Менджу. — Прошу прощения, Симкин, добрый мой друг, за то, что заставил тебя заснуть. Просто языки — мое хобби, — добавил он, оборачиваясь к епископу Ванье, — и эта дискуссия о наших языках с таким знающим человеком, как вы, для меня истинное наслаждение. Я надеюсь, что в будущем мы проведем много приятных часов в таких разговорах, ежели на то будет желание вашего святейшества. — Ванье холодно кивнул. — Но Симкин очень к месту напомнил нам, что времени у нас мало. Мы должны перейти от этой приятной темы к вещам куда более серьезным.

Красивое лицо Менджу помрачнело.

— Я знаю, ваше святейшество, что вы, как и мы, жаждете покончить с этой трагической и случайной войной прежде, чем тем отношениям, которые могли бы установиться между нашими мирами, будет нанесен непоправимый ущерб.

— Аминь! — пылко отозвался кардинал.

Ванье чуть не подскочил — он совсем забыл о присутствии здесь своего подчиненного — и молча пригвоздил его к месту ледяным взглядом за несвоевременное вмешательство. Кардинал съежился. Симкин, широко зевнув, закинул ноги на спинку кушетки и лежал, наслаждаясь видом загнутых носов своих туфель и напевая под нос что-то противное и немелодичное, отчего у присутствующих мурашки по коже побежали.

— Я поддерживаю ваше стремление к миру, — осторожно заговорил епископ Ванье, прощупывая дорогу. Его пухлая рука, перебирая пальцами, ползла по столу. — Но вы сами сказали, что в результате этой трагедии многие погибли. И не последним среди них был наш дорогой император Ксавьер. Люди горько оплакивают эту потерю... Ты замолчишь или нет? — Эти слова были обращены к Симкину, который перешел на похоронный мотив.

— Прошу прощения, — смиренно проговорил Симкин. — Просто отвлекся, задумавшись о покойном. — Уткнувшись лицом в подушку, он громко зарыдал.

Ванье шумно вздохнул и заерзал в кресле, крепко закрыв рот, чтобы не сказать ненароком чего-нибудь такого, о чем потом мог пожалеть. Он заметил на губах Волшебника мимолетную всепонимающую усмешку. Очевидно, этот маг знал Симкина...

«Что же тут удивительного? — уныло подумал Ванье, шумно выдохнув. — Все знают Симкина».

— Я понимаю скорбь вашего народа, — говорил Менджу, — и я уверен, что, пусть мы и не можем вернуть к жизни их возлюбленного предводителя, мы можем хоть отчасти это исправить.

— Возможно, возможно, — тяжело вздохнул Ванье. — Но хотя я согласен с вами во многом, сударь мой, я боюсь, что здесь я ничего сделать не смогу. Джорам, этот пресловутый преступник, обманул не только ваш народ, но и наш. Ходят даже слухи, — как бы между прочим добавил епископ, — что это он виноват в гибели Ксавьера...

Менджу улыбнулся, тут же раскусив план Ванье.

— Как бы то ни было, Джорам заставил провозгласить себя императором Мерилона. Он и этот самовлюбленный Гаральд, принц Шаракана, намерены продолжать нынешнюю жестокую войну.

Волшебник и майор обменялись взглядами — холодными и неприязненными взглядами невольных союзников, но все же союзников.

— Я знаю, что мы вроде бы враги, епископ Ванье, — помедлив, сказал Менджу, — но если бы вы ради мира могли открыть нам то, что вам известно об их планах, то мы, возможно, нашли бы способы помешать им, не дать погубить еще многие тысячи жизней...

Ванье нахмурился, сжав руку в кулак.

— Я не предатель, милорд...

— Да они завтра ночью на вас нападут, — лениво вмешался Симкин. Убрав подушку от лица, он вытер нос оранжевым платком. — Джорам и Гаральд намерены вас уничтожить. Стереть вас с лица земли, так чтобы и следа не осталось, — весело продолжал он, подбрасывая шелковый лоскуток. — Это идея Джорама. Когда в ваш мир от вас не придет ни единого известия, там, как они надеются, решат, что случилось самое худшее: яйцо треснуло. Цыпленок погиб, так что курица теперь дважды подумает, прежде чем снова откладывать яйца в это гнездо. К этому времени мы, конечно, восстановим курятник, магическая граница снова будет непроницаемой, как и прежде.

— Предатель! Зачем ты им сказал! — воскликнул епископ Ванье, делая вид, что охвачен страшным гневом, и колотя кулаком здоровой руки по столу.