Ольга Вешнева - Мясорубка Фортуны

— Гав! — окликнул меня Кампай.

Я как бы вырвался из объятий глубокого сна. Отпустил плюшевую добычу, медленно приподнялся от пола, будто спросонок хлопая тяжелыми веками.

Пес глядел на меня с недоумением и укором. «Что с тобой, дружище?» — спрашивали его печальные глаза. — «Ты в своем уме?»

Мне стало невыносимо стыдно перед ним. Собаке простительно трепать и грызть мягкие игрушки. Но Кампай сидел с задумчивым видом у порога, а я, испуганно оглядываясь и плюясь ватными крошками, бочком отступал от плюшевого тигра, на шее которого зияла серовато-белая рваная рана.

«Со мной и вправду случилось что-то не то», — смахивая влажную вату с губ и подбородка, я мысленно заговорил сам с собой. — «Так что же именно? С чего это я впервые за полтораста лет скатился до недопустимых глупостей?»

Подбирая разумное оправдание произошедшему, я пришел на кухню и заглянул в холодильник. Охота на игрушечную дичь разожгла мой аппетит. Во рту горело от жажды крови.

«Цесарки ирландские полужирные», — разве я мог устоять перед деликатесом со столь заманчивым названием?

— Как жизнь твоя, старинный мой приятель? — от прозвучавшего наяву до боли знакомого голоса я выронил банку из рук, и она вдребезги разбилась о плитку из искусственного мрамора. — Все страдаешь от неугомонности творческой натуры да лакомишься де-ликан-тесами, недоступными простым вампирским обывателям?

Я уставился на Лаврентия, не замечая разливавшейся вокруг меня кровавой «маленькой Венеции». Мой злейший враг будто сошел со своего последнего прижизненного портрета — чрезмерно тучный, с умасленными волосами, он сидел на угловом диване, развалившись и закинув ногу на ногу. Одет он был в точности как на портрете — в костюм-тройку из английского сукна, и так же держал золотую трость в правой руке, а над карманом жилетки у него висели круглые ювелирные часы на цепочке. Настоящий призрак капитализма!

— Вон отсюда, — собравшись с духом, прорычал я.

— Э-э-э. Погоди ощетиниваться, Тишка, — призрак поставил обе ноги на пол, словно собрался вставать. — Никто и никогда меня не выгонит из построенного мной дома. Ишь ты какой проворный! Я тут все до мелочей планировал, проекты рисовал. Кружочками на карте отмечал в саду плодовые деревья. Треугольниками и ромбами — елки и сосенки. Восьмигранниками — розарии. Трапецией поставил виноградник. И вишь, на зависть вышла геометрия. Поныне все цветет, плодоносит, благоухает… одним словом, пышет!

Сопроводив восклицание пространным жестом, Лаврентий встал с углового дивана, опершись на золотую трость, и двинулся ко мне.

От страха я забыл, насколько скользок пол на кухне. Попятился и, поскользнувшись, угодил воспетой городскими кутюрье аппетитной попкой в лужу деликатесной цесарочьей крови.

— Дом как приукрасился! Услада взора! Дивная картина! — Лаврентий с упоением наблюдал, как я кувыркаюсь в несъеденном обеде, пытаясь встать на ноги. — Хвала моим рачительным потомкам! Повсюду роскошь! Блеск! Приятнее всего мне, что в убранстве каждой комнаты иль залы проклевывается зерно изысканного вкуса!

— Молчи, мерзавец, — мне удалось подняться, и я пригнул голову в боевой вампирской стойке.

— Ишь, напугал, — мой враг лениво развел руками, и открывшаяся сама собой дверца холодильника с невероятной силой ударила меня по носу.

Я захлопнул ее и проверил, цел ли мой нюхательный аппарат. Нос уцелел, но из него текла кровь.

— Стой и слушай, — рявкнул на меня Лаврентий. — На чем я остановился? Ты, окаянный, меня с мысли сбил, — призрак почесал указательным пальцем щеку. — Ах, да! Я вот чего желал сказать… Подумать бы — смотри, граф Поликарпов, как протекает жизнь в твоем любимом гнездышке, и радуйся. Ан не пришлось мне вечность спокойно париться в аду. Завелись вредители в усадьбе. Лопают мои яблоки и груши, клубнику и малину, дрыхнут на моей царской кровати с балдахином, да еще удумали запустить в дом громадную собаку. Каждый день она пачкает мою кушетку. Я ненавижу собак! Презираю! Могу их только есть на ужин, больше не воспринимаю их ни в каком качестве. И этого всего вредителям показалось мало. Решили они умыкнуть мой клад втихомолку. Так вот, что я скажу: накоси-выкуси.

Лаврентий показал мне кукиш.

— Клад мой, — не побоялся возразить я. — Ты у меня его украл, мошенник.

— Ты сам его сперва украл, — напомнил призрак. — Тебе кичиться нечем. А в конечном счете клад стал моим.

— Тебе меня не напугать, — я встал подальше от опасных дверец и внимательно следил за столовыми приборами.

Если они пустятся в полет, я сумею с ними справиться.

— Восхищен героической храбростью атамана, от которого разбежалась вся стая, — Лаврентий показал верхние клыки в наглой ухмылке. — Ты, Тишка, мной довольно покомандовал. Пришел мой черед стать генералом. Ну-ка, расскажи, понравилось тебе придуманное мной сафари? Ты весь в моих руках, и никуда тебе не спрятаться.

— Поживем — увидим, — я скрывал ледяной страх, ползущий от промокших ног к сердцу. — Тебе, наверное, обидно, что я живой, а ты давно себе могилу выкопал. Как вовремя ты явился, Лаврушка! Я все хотел как-нибудь разузнать, хорошо ли кормят постояльцев в аду. Ответь мне, подают тебе на ужин ягнячью кровь в серебряной чаше, согретую адским пламенем, или приносят жаворонков в сметане, поджаренных на чертовой сковородке?

— В аду нет еды, — оскорбленно выпалил Лаврентий.

— Право слово, ты меня расстроил, — я задумчиво погладил второй подбородок. — Не представляю, как можно без еды прожить.

— Тишка! Ты чего! — Лаврентий испугался ни на шутку. — Неужто, ко мне собрался? Не смей, слышишь? Не вздумай наложить на себя руки… У меня и так не жизнь, а мука адская. Тебя мне только не хватало для пущего мучения… Ты лучше там… живи подольше…

На кухню с лаем вбежал Кампай.

Лаврентий как живое существо шарахнулся от разъяренного пса.

— Но кобеля съешь. И про клад забудь, — растворяясь в воздухе, сказал напоследок призрак.

Я с трудом успокоил Кампая. Пес носился из угла в угол в поисках чужака и нюхал мебель, разнося кровавые пятна по кухне.

— Не подходи ко мне близко, Кама. На всякий случай, — я опасался, как бы не повторилась история с плюшевым тигром.

Помахивая деревянной ложкой как палкой для апорта, я сумел отвлечь пса от погони за призраком. Я бросил ложку в коридор, и разогнавшийся мастиф едва не сбил с ног Юми. Самурайка увернулась красивым пируэтом, как в постановочном бою.

— Чего уставился на меня как на привидение? — Юми не представляла, насколько близки ее слова к правде.