Вероника Иванова - Паутина долга

— Будете искать?

Она подняла на меня рассеянный взгляд:

— Я хоть и похожа на выжившую из ума старуху, не спешу оказаться в могиле. Схватиться с «белошвейкой», даже вдесятером против одного? Самоубийство. Эти твари способны вырастить на своём теле столько игл, сколько понадобится, и каждая безошибочно найдёт жертву. Нет, лично я никого искать не стану. Доложу ллавану, а тот пусть решает.

— Ллаван, скорее всего, поступит так же, как и вы: спрячет опасный отчёт подальше. По крайней мере, надо спрятать, иначе...

— Иначе?

— Вы сами сказали: молодёжь пошла прыткая. Если молодые и горячие тоймены захотят выслужиться, поймав легендарного убийцу, ваша управа не досчитается многих голов.

— Правильно мыслите, юноша. Поэтому дело и поручено мне, видавшей виды старухе... Но одно меня всё же беспокоит. Услуги «белошвеек» никогда не были по карману кровожадной швали, режущей друг друга в тёмных переулках. Напротив: только весьма влиятельные и высокопоставленные персоны могли себе позволить удовольствие нанять мастеров иглы. Кто направил убийцу и с какой целью? Вы можете объяснить?

Могу, хотя бы в отношении цели, но вынужден молчать, дабы не вызывать у вьера ещё больших подозрений.

— Он со мной не откровенничал.

— Догадываюсь... — Женщина закуталась в платок. — У вас есть враги, юноша?

— Почему вы спрашиваете?

— Было бы странно предполагать, что «белошвейке» от нечего делать захотелось отправить на тот свет патруль. Скорее, заказаны были арестованные: или один, или оба. Ну а прочие трупы всего лишь необходимость. Хотя... — она подозрительно взглянула на меня. — Вы-то остались живы.

— Повезло.

— Возможно. Но если убийце нужен был кто-то один, искусства «белошвейки» хватило бы убить именно его и скрыться, не трогая других. Зачем же устилать трупами всю улицу? Как вы думаете?

Я не думаю, hevary. Я знаю. Чтобы помочь мне беспрепятственно убраться восвояси. И надо было бы признаться, да одно признание потянет за собой другие... Допустим, скажу, что всё затеялось ради меня. Последует вопрос: кто мой благодетель. Сведений нет. Предположений нет. Воображение работать отказывается. Ладно, может быть, мне поверят. Но возникает следующий вопрос: от чего или от кого меня потребовалось спасать, и вот тут всё осложняется до невозможности. Рассказать о планах хозяина «Перевала» я не могу. И потому, что рассчитываю получить должок, и потому, что тогда придётся упомянуть о Подворьях. А уж если станет известно про подписанный мне «пастухами» приговор... Рискую оказаться заманчивой наживкой на крючке покойной управы. Нет, молчать и только молчать!

Вьер, расценив мою заминку по-своему, добавила гвоздей в крышку гроба:

— Да ещё ночное происшествие... Кто приходил в лазарет? Тот же убийца?

— Не думаю. Он не стал бы сбегать, если верны ваши сведения о неограниченном количестве игл.

— Поясните.

— Сбежавший решил, что попал в засаду. Потому, собственно, и сбежал. А «белошвейка» легко уложила бы всех присутствующих в комнате.

Женщина согласилась:

— Разумный довод. Но главного он не объясняет. Причину. А мне думается, причина та же, что и в первом случае.

— Та же?

— Да. И эта причина — вы, юноша. Кто-то желает вашей смерти, а поскольку сие желание весьма серьёзно, вы должны хотя бы догадываться, кто.

— Моей смерти? Но разве ночной гость обязательно был убийцей? Вам же не известно, кто приходил в лазарет. Или... — осёкся я, поймав спокойный и уверенный взгляд вьера.

— Или, юноша. Или. Сегодня поутру было найдено тело, при жизни принадлежавшее довольно успешному наёмному убийце. Горло было перерезано, язык вытащен наружу и кинжалом приколот к груди. Очень выразительный способ убийства, не правда ли?

Я содрогнулся ещё до того, как женщина закончила свой рассказ:

— Так казнят не выполнившего особый заказ. Мол, клялся, и не сдержал слово.

— Особый? В чём же его особенность?

— Заказ, исключающий ошибку. Любую. А поспешное бегство с места несостоявшегося преступления хуже ошибки.

— Но почему вы уверены, что...

Вьер снова взяла в руки спицы и скучным голосом добавила:

— В складках одежды и на коже убитого были найдены частички пыли, полностью совпадающие с той, в которую превратилась штукатурка на месте пролома. Этот человек был в лазарете. Был в вашей комнате. Приходил увидеться с вами и... Убить?

Уж точно, не весёлые истории рассказывать. По спине начинают стайками ползать мурашки, и я едва не решаюсь признаться во всех своих прегрешениях, но случай решает иначе: раздаётся стук в дверь и вежливое, с некоторой долей робости:

— Разрешите войти?

— А, вот и мой милейший подчинённый! — Удовлетворённо кивнула женщина. — Входите, юноша, конечно же, входите!

Ещё звуча из-за двери, голос показался мне знакомым, а уж когда его обладатель, светловолосый и кареглазый молодой мужчина с мрачным выражением лица вошёл в комнату, я понял, почему вьер разговаривала со мной по-домашнему, а не в традициях покойной управы, красочно явленных мне надзорными. Потому что к старой женщине подошёл и, почтительно поклонившись, передал сложенные пополам листы бумаги не кто иной, как мой жилец. Первый и, пожалуй, самый спокойный. Кайрен, старший тоймен Плеча дознания.

Нить одиннадцатая.

Крылья беспечности

Хлопнули над головой.

Взлёт? Падение?

Снисхождение было проявлено лишь к состоянию моего тела, выразившись в неспешном шаге. Душевное же равновесие и прочие штуки, не менее важные для существования, но почему-то никогда не принимаемые в расчёт, не заслужили жалости: едва лазарет скрылся из вида за поворотом улицы, я, не успевший отдышаться после одного допроса, нарвался на другой.

— Ты всегда так весело проводишь праздники?

Ехидства в голосе Кайрена было хоть отбавляй, и мне невольно захотелось поддержать заданный тон:

— Конечно! Ты ещё не видел, как я встречаю Летник!

Впрочем, попытка пошутить успехом не увенчалась: тоймен только бросил в мою сторону быстрый взгляд, равно обиженный и укоризненный.

— И вообще, ты мне должен.

— Правда? Когда же я успел задолжать? И главное, чем хочешь принять оплату?

Кайрен дёрнул головой, словно стараясь избавиться от колючих объятий шарфа:

— Я серьёзно.

— Я тоже. Случилось что? Расскажи уж, сделай милость!

Ритм ходьбы стал ещё медленнее, видимо, чтобы соответствовать торжественности момента.

— Той ночью, когда ты... когда тебя с дыркой в груди приволокли в лазарет, у меня была жуткая почесуха.