Дэннис Фун - Тень Хранителя

— Я боюсь, Виллум…

— Ты должна сделать так, Стоув, чтобы страх твой служил твоим целям.

— Я понимаю, только… — Она смолкла и пристально взглянула на уходившую вдаль дорогу. Он не знал, о чем она думала в тот момент.

— Тебя одолевают сомнения?

— Скорее вопросы. Не думаю, что ты сможешь дать мне на них ответы. А если бы мог, скорее всего, не захотел бы.

Виллум молчал. Что он мог сказать? Стоув тоже разочарованно молчала.

— Терпеть не могу, когда ты молчишь. — Виллум улыбнулся. — И вот еще что, — многозначительно сказала она, — почему наш прадедушка взял на себя такую ответственность? Почему считал себя виноватым? Я знаю, что он обнаружил снадобье и разузнал его свойства, но ведь это Дарий стал им злоупотреблять. Это он возвел Строения, разрушающие Край Видений. Он и ловцы видений.

— Он принял на себя ответственность, потому что другие Владыки этого не сделали.

— Да неужели? — воскликнула Стоув.

— Роун Разлуки открыл снадобье и метод его использования. Он обнаружил проход в мир, являющийся источником всей жизни, и пригласил туда банду грабителей. Он позволил себе злоупотребить снадобьем и слишком поздно понял, что эта страсть подорвала его способность выносить здравые суждения.

— Значит, мы должны платить — может быть, даже нашими жизнями — за пристрастие нашего прадеда?

Виллум вздохнул.

— Стоув, ты ведь сама знаешь, что все не так просто.

— Да ну? Но ведь ты сам представил все именно в таком свете.

Виллум вздохнул глубже.

— Снова ты молчишь, — буркнула Стоув. Виллум ждал, пока нараставшее в ней раздражение не обратится против нее самой. Оно как мощная волна прибоя накатило на него, не нанеся никакого вреда, и откатило обратно.

— А что ты знаешь о нашей прабабушке? Как, я запамятовала, ее звали?

— Аитуна.

— Почему она стала ему помогать? Ведь вазя не были ни за что ответственны. Зачем ей было в это ввязываться? Вы с Кирой — это я понимаю. Дарий истреблял ваш народ. Родителей ваших убили клирики. У вас были свои на то причины.

— Вазя считают себя хранителями, Стоув. Если они видят раненого ребенка, они не ждут, пока виновного в этом человека предадут суду. Они сами помогают этому ребенку. Если они видят мертвый лес, они не пытаются наказать того, кто его убил. Они сами включаются в работу по очистке и восстановлению почвы, собирают и сажают семена.

— А какое отношение эти раненые дети и посадка семян имеют к нам?

— Дело в том, Стоув, что в нашем случае раненые дети — это Новакин. А мы — семена… семена, призванные возродить разоренную Дарием землю.

Виллум смотрел, как Стоув пытается осмыслить его слова, прокручивая в памяти события их жизни: моровое поветрие, которое Дарий наслал на апсара, убийство его родителей, а потом ее народа, разрушение ее дома, то, во что пытался превратить ее Старейший, обветренное лицо брата и исходившую из его сердца теплоту, сохранившуюся несмотря на все испытания. Виллум видел, как в ее глазах отражалась отчаянная борьба между хрупкостью любви и силой ненависти. Скоро она вновь станет делать то, что ей предписано по чину, и тогда вздорный и раздражительный ребенок исчезнет, как и та веселая и озорная девчушка, которая только что скакала рядом с ним. Ему казалось, будто осязаемо менялась даже ее кожа, становясь такой же жесткой, какой должна была быть непреклонная наследница Хранителя Города. Когда их взгляды встретились, даже влажная поволока ее глаз отсвечивала сталью.

— Теперь мне все стало ясно. Благодарю тебя, мой наставник.

Пришпорив лошадь, она поскакала вперед, держа спину очень прямо — так, как сидела в седле Энде. Царственно. Как королева. Как… Наша Стоув.

И вот вдали замаячили башни Города. От замусоренных грязных развалин поднималась пыль. В стародавние времена — еще до падения метеорита и причиненных им разрушений, Город простирался вплоть до этих территорий. Теперь от него осталось лишь то, что некогда было его центром, причем эта часть была значительно перестроена ее приемным отцом.

Они скакали по открытой всем ветрам дороге. Вскоре у нее стали замерзать нос и руки, девочка закуталась в накидку и надвинула на лоб капюшон. Она понимала, что это было нелогично, но физически она себя в тот момент лучше чувствовала, отгородившись таким образом от Виллума. Он, конечно, с уважением относился к ее молчанию, и она была отчасти этому рада… хотя в то же время продолжала на него за это злиться. Но если бы он с ней тогда заговорил, она, наверное, могла бы — могла бы, и только, — даже расплакаться. Такое проявление чувств было для нее в данной ситуации непозволительной роскошью. Не теперь. Никогда. То зерно, в которое превратил ее Дарий, должно было расцвести цветком ползучей лозы, и ей очень хотелось, чтобы ее приемный отец приблизился к нему и вдохнул его запах. Да, очень. Чтоб он подошел к ней совсем близко, очень близко. Вот тогда-то он и почувствовал бы смертельный укол ядовитых шипов.

Поравнявшись с ней, Виллум не удержался и дал ей последнее наставление:

— Что бы ни случилось, Стоув, никогда не сомневайся в силе, с которой в тебя верят люди. И в пророчествах. Помни: мы предельно осторожно должны скользить по лезвию бритвы, пока она не перережет глотку нашему врагу.

Она взглянула на бесстрастное лицо наставника, и все ее обиды мигом улетучились. Брат, сказала она ему мысленно, до свидания, брат мой.

Пока, сестричка — слова эти, как отцовское объятие, глубоко запали ей в душу.

— Видишь? — Виллум указал вдаль.

К ним быстро приближалось густое облако пыли. Когда оно было уже сравнительно недалеко, Стоув различила в нем грузовики с каким-то поблескивавшим оружием. Это был отряд передового охранения, где обычно несли службу особенно заносчивые и воинственно настроенные клирики.

Не забудь наш план, Стоув.

Я помню его, мой наставник. Мысли, которые она ему посылала, никому другому предназначены не были. Она прекрасно понимала, что Дарий, скорее всего, будет скрупулезно проверять историю, которую они придумали с Виллумом, — обвести его вокруг пальца было почти невозможно. Но и ей было многое известно о нем и его тайнах, и это помогало ей объективно оценивать своего приемного отца. Он и теперь внушал ей страх. Но она боялась больше вреда, который он мог причинить, а не самого человека, который был в состоянии нанести этот вред, — ведь у этого человека было предостаточно своих слабостей, причем девочка прекрасно знала, как их можно использовать в собственных целях.

Клирики приказали им остановиться, Виллум положил руку на шею коня, чтобы успокоить разгоряченное животное. Он с безразличным видом смотрел, как охранники нацелили на них оружие, злорадно рассчитывая, что путники дадут им предлог его применить. Начальник вояк бросил на них злобный взгляд.