Птичка в академии, или Магистры тоже плачут (СИ) - Катерина Александровна Цвик
Затем дверь снова открылась, но уже не так резко, даже, можно сказать, осторожно, и на пороге я увидела… Ё-ё. А за его спиной с решительными лицами стояли боевики с четвертого курса. Когда они увидели стоявшую посреди зала паучиху-Марлену, их челюсти стремительно поползли вниз. Не растерялся только мой верный Ё-ё.
— Стоять! — заорал он во всю мощь своих маленьких легких. — Работает Ё-ё! — И, выкатившись вперед, выпустил в паучиху сразу все свои иголки.
Об их свойствах Марлене никто не рассказал, потому она отнеслась к ним очень несерьезно — лишь снова усмехнулась. И я не представляла, что такое сделал еж, но иглы не заметили ее магической преграды и легко воткнулась в паучиху.
Внезапно глаза Марлены удивленно расширились, она попыталась что-то сказать, но не смогла. Похоже, Ё-ё специально для Марлены синтезировал сильнейший парализующий состав. Она застыла, потеряв контроль не только над телом, но и над своей магией, а мои адепты отмерли и заполошно запустили в нее весь свой не такой уж и маленький арсенал заклинаний… который без преград достиг цели.
Паучиха в одно мгновение разлетелась по всему залу ошметками. Кажется, что-то долетело даже до меня.
Я икнула. Этот бал я не забуду никогда… И даже с некоторым облегчением поняла, что мое сознание уплывает. Но напоследок все же услышала озадаченный голос Ё-ё:
— Я, конечно, мечтал, чтобы ее разорвало, но никогда не думал, что мое желание исполнится так буквально…
Глава 32. О ежах, плащах и рыцарских орденах
Разбудила меня возня под одеялом. Моим одеялом! С трудом разлепив глаза, я уставилась на метавшийся под ним горбик. Правда, этот горбик на меня умудрялся не заползать, но тем не менее что-то щекотало ногу. А еще я поняла, что лежу не в своей комнате, а в одной из палат лекарского крыла. Но это сейчас было не главным. Все мое внимание сосредоточилось на горбике и метавшейся на краю сознания догадке, кто это мог быть. Для Ё-ё горбик слишком велик, да и не производил бы он один столько шума. А значит…
И тут, подтверждая мои догадки, из-под одеяла показался кончик длинного лысого… хвоста.
— Мо-моника? — изо всех сил желая ошибиться, пролепетала я.
Возня тут же прекратилась, и я услышала приглушенное:
— Это я, Ё-ё!
— А чей тогда хвост я только что видела? — сдерживаясь из последних сил, чтобы не завизжать, спросила я.
— Мой, — тут же ответил еж.
Слишком поспешно и слишком громко. Да и не было у него никогда такого длинного хвоста. Поэтому я сразу поняла: врет — и начала мысленно поскуливать от необоснованной паники. Фобия, так ее растак.
— Ё-ё, а ты можешь мне вколоть то успокоительное, которое дал в кабинете ректора? — спросила, призывая на помощь все свое самообладание.
Я, конечно, уже научилась нормально реагировать на Монику, если она находится неподалеку, но когда она вот так — совсем рядом…
— Не могу, — послышалось особенно глухо.
— Почему?! — с истеричными нотками в голосе вопросила я, не сводя глаз с горбика под одеялом, но в ответ услышала только непонятное кряхтение. — Ё-ё?! — уже по-настоящему забеспокоилась я.
В голову полезли совсем уж дикие мысли. А вдруг там не Моника, а чужая крыса, которая сейчас душит моего милого беззащитного ежика? Но тут горбик дрогнул, разделился на два, и из-под одеяла на пол спрыгнула Моника. Она застыла, уставившись на меня испуганными глазами-бусинами, и замерла.
Я сглотнула, мысленно содрогнувшись, и титаническим усилием воли взяла себя в руки.
— Привет, Моника.
«Привет», — отмерла она и мысленно облегченно выдохнула. После чего отбежала и забралась на стул, стоявший в углу моей небольшой палаты.
— Ё-ё, вылезай, — позвала я друга, видя, что он продолжает сидеть под одеялом.
Но еж только еще активнее завозился на месте.
«Он стесняется», — сдала друга крыска, используя мыслеречь так, что мы оба ее слышали.
После этого замечания Ё-ё запыхтел особенно яростно, все-таки показал свой нос из-под одела и насупленно посмотрел на меня и Монику.
— Я не стесняюсь. Я… сохраняю свое ежиное достоинство.
— Что сохраняешь? — не поняла я.
— Достоинство, — с нажимом повторил он.
— Какое?
Раньше таких заскоков у друга не было. Он всегда был гордым ежом, но никогда ничего не сохранял под одеялом. Тем более моим.
— Ежиное, — процедил Ё-ё, недовольный моей непонятливостью.
Я округлившимися глазами посмотрела на Монику, не понимая, что он имел в виду. Крыса закатила глаза и ответила за него:
«Да лысый он. Все иголки в паучиху выпустил, а новые еще не отросли. Вот он и стесняется».
— Ё-ё! — Я облегченно выдохнула, погладила друга поверх одеяла и села. Еж вцепился в одеяло, как бульдог во врага, и вместе с ним переместился ко мне на колени. — Ты ведь настоящий герой! — принялась я его успокаивать. — А разве героям пристало стыдиться своего внешнего вида? Ты стал лысым в жестоком бою! И значит, должен гордиться своими гладкими боками.
Ё-ё покосился на меня со скепсисом, но все же перестал так крепко сжимать ткань.
«Вот! И я ему это говорю! А он заладил про достоинство, будто иголки — это его главная ценность!» — Моника даже лапки в бока поставила и с укором смотрела на ежа.
В комнате повисло молчание, только Ё-ё шмыгнул носом и спросил:
— А разве это не так?
Вот уж чего не ожидала от друга, так это неуверенности в себе.
— Конечно не так! — погладила я его длинный опущенный носик. — Твое главное достоинство — верное доброе сердце.
«А еще ты очень смелый», — смущенно произнесла Моника.
— И трудяга.
«И ты настоящий друг, который никогда не оставит в беде».
— И вообще ты самый лучший в мире еж!
По мере того как мы говорили, спина Ё-ё выравнивалась, а нос поднимался выше. Наконец еж вздохнул, прикрыл глаза и решительно сбросил с себя одеяло.
Мы с Моникой застыли, переглянулись и, сглотнув, взяли себя в руки и авторитетно в два голоса заявили:
— Ё-ё, ты красавец и с иголками, и без!
Потом мы снова с ней переглянулись, обмениваясь мыслями только друг с другом. Моника куда-то ненадолго убежала и вернулась с красной косынкой в лапах. Я не без внутреннего содрогания взяла ее у крысы и повязала Ё-ё на манер плаща. Уж очень он выглядел без привычных иголок странно, беззащитно и смешно. Сдерживать хихиканье удавалось с большим трудом.
«Вот! Плащ нашему герою!» — торжественно произнесла Моника.
