Красота внутри (СИ) - Власова Мария Игоревна
– Все же меня удивляет твоё спокойствие, – отметил, крутя пустой бокал в руке.
Вальтер поднял на меня взгляд, судя по всему, мыслями он был далеко отсюда. Он почти незаметно презрительно приподнял бровь, мол не понимает, о чем я говорю.
– Твоя жена, самая большая твоя слабость, уплыла к эльфам, а ты даже не бросился за ней следом, –вкладываю второй смысл в эту фразу. – Что с тобой не так, Вальтер?
– Я не из тех, кто бегает за женщинами, – ответил он безэмоционально.
Судя по взгляду, эта тема ему неприятна, возможно, он хотел приказать мне заткнуться, но я решил продолжить издеваться над ним. Чуть наклонился вперед, так что нас отдаляет небольшое расстояние.
– Когда я видел вас в последний раз вместе, был уверен, что проклятье, что наложил на тебя, скоро развеется, – словно размышляю вслух. – Но сейчас я в этом сомневаюсь. Скажи мне, бывший советник короля, что я чувствую сейчас?
Вальтер замер, наблюдая за мной с недоверием. Я ухмыльнулся, чувствуя злорадство, потому что знаю куда больше, чем он.
– Ты, таким образом, пытаешься выторговать себе свободу? – в конце концов раздражённо бросает он. – Не выйдет.
– Вальтер, Вальтер, рассуждаешь так, вроде и не знаешь меня совсем, – неодобрительно качаю головой. – Я уже свободен благодаря твоей женушке.
– Ваш договор…
– Клятва, Вальтер. Клятва останется в силе, на то она и на крови, и на имени рода, между прочим, твоего рода. Ты же понимаешь, какие последствия могут быть от твоих действий? Раз уж их безопасность тебя не волнует, то подумай о себе. Я все ещё военный министр, а ты по-прежнему убийца короля лишенный магии.
Скот пристально посмотрел на меня, а затем негромко приказал: – Вон!
Его пешки, и даже старушка двинулись к дверям, покидая комнату. Я было по инерции дернулся сделать то же самое, но мне Вальтер приказал сесть, точно собаке.
– Ты сказал «их»?! – мрачно спросил он, сжимая поврежденную руку, будто боль помогает ему справиться с эмоциями.
– Их, – еле ощутимо улыбаюсь, видеть его переживания после всего очень даже приятно. – Признаюсь, я все никак не могу понять, почему ты отпустил ее? Самую большую твою слабость, что носит под сердцем твоего ребенка.
Стоило мне упомянуть ребенка, и Вальтер побледнел и вроде осунулся. Его маска начала трещать, но он все равно держится за нее, как за спасательный круг.
– На твоем месте я хотя бы попытался ее остановить, – слегка улыбаюсь, чувствуя удовольствие от его мучений. – Но тебе мужества не хватает даже, чтобы признать, что она от тебя сбежала.
– Ты отправил ее к эльфам, зная, что она носит под сердцем бесконтрольного мага огня?! Да чем ты вообще думал? – закричал Вальтер, резко поднявшись на ноги так, что кофейный столик упал на пол.
Его глаза загорелись родовым огнем, а холодная маска треснула и почти что развалилась. Я поднялся на ноги, глядя на него с ухмылкой.
– Она хотела попасть туда, где ты не сможешь ее достать, – усмехаюсь, с удовольствием наблюдая, как он пытается подавить в своих глазах пламя.
Вальтер резко выдохнул и посмотрел на меня уже без синих огоньков в глазах. Желания убить меня было полно, но он ничего не сделал. Похоже, ему сейчас наиболее важно вернуть свою магию. Он никогда не умел расставлять приоритеты, это у него явно от отца.
– Не говори о ней больше, – приказал Вальтер, опускаясь снова в кресло.
Судя по потерянному взгляду, он вообще жалеет, что не убил меня ещё тогда, когда была возможность. Я также снова сел и молча посмотрел на него не скрывая снисхождения.
– Слова на Брачной метке вскружили тебе голову? Отсюда вся эта ерунда с Канцлером? – перестаю дурачиться и обращаюсь к нему серьёзно. – Брачная метка не предвидит будущее, никто не может видеть его! То, что ты пытаешь сделать, используя силу ведьмы, поистине глупо, у тебя не получится.
– Ты не понимаешь, о чем ты говоришь, – холодно отозвался он.
– А ты совершаешь ту же ошибку, что и твой отец, – безжалостно парирую. – Идешь на поводу своих амбиций, не заботясь о своей семье.
Вальтер холодно посмотрел на меня, а затем, чуть поддавшись вперед, испепелил взглядом кофейный столик.
– Мой отец погнался к эльфам, поверив в дурацкую сказку. Мы же стоим на пороге войны, в которой проиграем, если кризис правления продолжится. Король умер, а оставшейся принц никуда не годится, нашей стране нужна твердая рука, тот, кто будет управлять ею. И лучше меня, поверь, никого на этот пост не найдется. На кону нечто большее, чем наши жизни.
– Политика, политика, политика… Когда мы учились, ты бесился только когда разговор заходил о ней. А сейчас что? Тот Вальтер, которого я знал, который был моим другом, никогда бы не бросил своего ребенка.
– Если ты не проводишь политику, то кто-то проводит ее над тобой. Не слышал такое выражение? К тому же сложно бросить того, кто сам ушёл, не так ли? – холодно отозвался он только.
– Неудивительно, что твоё проклятие все ещё при тебе. Как поверить, что тебя любят, если сам любить не умеешь, – иронизирую в ответ, устало откинувшись на спинку кресла и прикрыв глаза.
– Любовь не в желании все время быть рядом, а в понимании, когда нужно отпустить любимого человека, – от этой фразы я удивленно открыл глаза, а Вальтер продолжил говорить. – Думаешь где им опаснее: со мной во время революции или у эльфов, где никто не знает о нашей связи?
– Ты сам-то в это веришь? – фыркаю не очень натурально. – Что так лучше? По-моему, ты так только пытаешься избавиться от них, чтобы ничего не мешало твоим грандиозным планам по завоеванию страны.
– Нет ничего эгоистичней желания, чтобы любимые всегда были рядом, ты как самый эгоистичный человек, которого я знаю, об этом знаешь.
Я замолчал, подумав о матери. Она всегда торопила меня с женитьбой, приговаривая, что когда у рода появится наследник, она наконец-то сможет уснуть вечным сном, а то, что осталось от ее души – растворится навсегда. Я не хотел ее отпускать и сейчас не хочу, как мою великаншу и нашу маленькую обжору. Что плохого в желании всегда быть рядом с ними? Учитывая то, что только я могу остановить дочь и спасти жену тут уже не до эгоизма и «так им будет безопасней».
Часть 19. Во власти безумного экспериментатора.
Клара
«Мама» – такое странное слово. Оно всегда вызывало у меня смешанные эмоции. В детстве, как и все детдомовские, я ждала, что она за мной вернется. Сложно поверить, но иногда матери одумываются и возвращаются за своими детьми. Я не видела, но дети в нашем детдоме в это верили. Когда нечем было заняться, мы часто собирались возле окна и фантазировали, рассказывая, какая мама красивая, как вкусно готовит пирожки с повидлом и скоро заберет домой. Я тоже фантазировала, мне нравилось представлять ее идеальной матерью, в длинном сатиновом платье, с аккуратным пучком на затылке и темно-синей тесьмой в волосах, и с красивым, но размытым лицом. Этот образ появился у меня в голове после того как в маленьком городском парке увидела женщину с маленькой девочкой. Они играли, сидя на скамейке, на девочке было прекрасное розовое платье, и рядом с ней сидела дорогая фарфоровая кукла, одетая так же, о которой я могла только мечтать. Тогда я, маленькая девочка с вечно спутанными волосами решила для себя, что та тётя должна быть моей мамой. Подошла к той самой скамейке, собиралась спросить: не хочет ли тётя быть моей мамой, но не смогла сказать и слова. Девочка в прекрасном розовом платье заплакала при виде такого чучела как я, и ее мама поступила правильно – прогнала меня, грязную девочку улицы. Ее можно понять, она защищала своего ребенка. Все те слова, что говорила при этом, маленький ребёнок, каким на тот момент была я, не запомнил. Все, что я запомнила – это картинку идеальной матери и дочки. То, чего у меня тогда не было, но чего очень сильно хотелось. Тогда я решила, что раз уж не могу быть той идеальной дочкой, то буду идеальной матерью. Эта картинка так прочно отложилась у меня в голове, что ее сложно стереть из памяти. После первого и единственного визита дедушки великана, я уже перестала играть в игру с остальными, представляя какая моя мама, просто потому, что поняла – она никогда за мной не вернется. Я повторяла себе это раз за разом, доводя себя до истерики, которую могла остановить только какая-нибудь блестящая штучка. Они успокаивали меня, блестящие яркие мелочи, как позолоченные фантики от дорогих конфет, что принес мне мой дедушка. Самые сладкие и горькие конфеты моего детства, первые и единственные. Честно говоря, даже спустя время, не понимаю, зачем дед приходил ко мне, как смог найти среди тысячи беспризорной малышни? Тогда я думала, что ему сказала мама. Что она знает, где я, и вот-вот передумает, и вернется за мной, но она не вернулась. Я была не идеальной дочерью, а она далеко не идеальной матерью, если ее можно так назвать. Когда меня спрашивали о родителях, та же Пенелопа, отвечала, что я результат пылкой, но короткой любви великана и гномихи. Мне хотелось верить, что, хотя бы зачата я была в любви, раз уж после рождения была ею обделена.
