Борис Сапожников - Театр под сакурой

— А что же они торчали под самым носом у каии, если так тряслись за свою жизнь?

— Ответственные, наверное, люди, — буркнул Накадзо, — не хотели далеко уходить от рабочего места. И насильно грузить их в автомобили я не мог. Кто я такой, чтобы заталкивать в авто всех этих замминистров и прочих чинов? Они даже удивлялись, что спасать министерство прибыл всего лишь тюса[48]. Видел бы ты возмущение министра… И как бы я забирал пулемёты, когда от меня постоянно требуют новых солдат, новые пулемёты, некоторые даже про мехи и передвижные батареи говорили.

— Вот и вызвал бы к ним дирижабль, — огрызнулся Юримару, — чтобы полностью ликвидировать прорыв каии.

— Как ты представляешь себе дирижабль, бомбящий Касумигасэки? — буркнул Накадзо. — Хотя когда мне сообщили о том, что надо зачистить Асакусу, как раз очень хотелось вызвать дирижабль к министерству финансов и разнести его ко всем чертям.

— Так надо было вызвать, — усмехнулся Юримару.

— Шёл бы ты куда подальше, Юримару! — взорвался Накадзо. — Думаешь, мне было очень приятно бросать тебя на смерть! Торчать в Касумигасэки с чинами из минфина, пока ты дрался с каии! Пока гибли солдаты твоей роты! Я знал многих из них в лицо, с другими воевал плечом к плечу. Я помню автоматчика, помню, каким он пришёл к нам, как получил тот шрам на лице. Я лично отправил к тебе телефониста — он лучше всех обращался с аппаратом, умудряясь подключиться к городской сети откуда угодно, лишь бы провода туда дотягивались…

— Прекрати! — перебил его Юримару, вскакивая со стула. — Замолчи! Мне никогда не хотелось убить тебя сильнее, чем сейчас.

— А были такие случаи раньше? — усмехнулся Накадзо, пытаясь разрядить обстановку.

— Несколько часов назад, — ответил Юримару, направляясь к выходу из кабинета. — Знаешь, в чём разница между нами, Накадзо? — обернулся он у двери.

— В чём же?

— Я бы наплевал на всех шишек из минфина, — ответил Юримару, — и отправился тебе на помощь.

— Вот потому, — совершенно серьёзно сказал на это Накадзо, — я командую отрядом, а не ты.

Юримару громко хлопнул дверью.

— Я тогда не придал значения этой вспышке Юримару, — Накадзо поставил чашечку сакэ, — думал, что понимаю его, что терять людей очень тяжело, что сорваться может всякий… Много было этих «что», они весьма удачно позволяли успокоить свою совесть. Вот и успокоил… — Накадзо всё же выпил сакэ, но наливать снова не стал.

То, что Юримару с Мидзуру любовники, ни для кого секретом не было. Они не скрывали своей связи, но и напоказ её не выставляли. Однако любовной связь эта была только с одной стороны. Мидзуру была бесконечно влюблена в седовласого товарища по оружию, а вот он только позволял ей любить себя. Хотя никоим образом не показывал влюблённой в него женщине своего к ней отношения. Он был честным и хорошо воспитанным человеком и никогда не позволил бы себе так оскорбить женщину. Не важно влюблена она в него или нет. Тем более, что эта связь полностью устраивала Юримару. Он был, конечно, не молод, но и не стар, кровь ещё быстро бежала по его жилам, и хотелось внять зову плоти. Особенно после боя, когда надо было снять нервное напряжение, и в этом нуждались они оба.

С другой же стороны, чаще и сильнее, чем в плотской любви Юримару нуждался в общении. А поговорить в отряде он мог, наверное, только с одной Мидзуру. Накадзо предпочитал снимать стресс сакэ, к нему часто присоединялся Ивао, иногда и Нагэн, втроём они напивались до бесчувствия. Но юный тюи чаще предпочитал сакэ снотворное. Он выпивал хорошую дозу люминала и засыпал на пять часов — до следующей смены дежурства.

И в тот момент Юримару особенно остро нуждался в общении. Когда порыв страсти — слишком грубой, в чём он отдавал себе отчёт — спал, Юримару сел на краю постели. Его комната была обставлена в европейском стиле — никакого намёка на национальный дух в ней не было. Утомлённая Мидзуру осталась лежать, откинувшись на подушки.

— Что с тобой, Юримару? — спросила она, каждый вдох причинял ей боль, отдающуюся внизу живота.

— Я потерял всех людей, — протянул Юримару, которому очень захотелось закурить, хотя эта дурная привычка обошла его стороной. — Мы дрались, а Накадзо в это время ликвидировал прорыв под министерством финансов. Он не дал мне ни единого пулемёта, хоть шишки из минфина выбили для себя две роты пулемётчиков, в дополнение к тем, что уже были в их распоряжении.

— Я понимаю тебя, Юримару… — вздохнула Мидзуру.

— Как ты можешь понять меня! — вскричал Юримару, до боли сжимая кулаки. — Мы были не просто товарищами по оружию, мы были одной семьёй, верно? Мы специально отбросили все суффиксы, уставы и условности. И вот теперь Накадзо бросает меня, больше того, отправляет дирижабль зачистить территорию прорыва. Так не поступают ни товарищи, ни уж тем более… — Он только рукой махнул.

— Не нужно кричать на меня, Юримару, — сказала Мидзуру. — я бы не бросила тебя. Но я — не Накадзо, он мыслит совсем по-другому.

— Что же, наш командир какая-то новая порода человека? — Юримару откинулся обратно на кровать, слегка потеснив Мидзуру. — Нет, Мидзуру, ему просто приходится прогибаться под начальство, вот он и начал забывать нашу дружбу. Теперь ради спасения остальных он легко перешагнёт через каждого из нас. И ведь не понимает, что с таким подходом нас-то как раз может и не остаться.

— Ты сгущаешь краски, Юримару, — не хотела соглашаться с ним Мидзуру. — Мы, как и прежде, одна команда, друзья, товарищи по оружию.

— В том-то и дело, что уже нет, — вздохнул Юримару. — Ты что же, совсем не понимаешь, что я говорил тебе? Накадзо предал не только меня, направив дирижабли мне на голову, но — всех нас. Тебя, Ивао, мальчишку Нагэна, — всех, и каждого.

— Нельзя так говорить! — Мидзуру рывком села на постели. — Нельзя сомневаться в командире, иначе — конец всему! Не только нашему отряду, но всему нашему делу!

— Да уж, Мидзуру-тайи, — усмехнулся Юримару, — устав очень крепко врос в тебя. Ты из нас двоих — настоящий военный, верящий в непогрешимость командования.

Он и сам не заметил, как оскорбил Мидзуру. Глаза девушки расширились, она прижала руки к лицу и, отшвырнув одеяло, выскочила из комнаты Юримару. Тот только плечами пожал — мало ли, что в голову девушке взбрести могло. Завернувшись в одеяло, он уснул

— Я много думал, чем тогда оскорбил Мидзуру так сильно, — сказал Юримару, — и понял, что я назвал её по званию. Я не хотел оскорбить её этим, просто намекал на устав и военных… А ведь оказалось, что ударил по самому больному.

— После всех этих разговоров о дружбе и товариществе, — кивнул я. — Да вы, Юримару-сан, можно сказать, землю из-под ног у Мидзуру выбили.