Ольга Ксенофонтова - Иноходец

Она протянула магу руку.

— Нет, — удивился-засмеялся он, — на этой земле мужчины и женщины никогда не танцуют вместе. Женщина танцует для мужчины, мужчина танцует только для богов. Ведь ты же сделаешь мне приятное, почтишь и наши обычаи?

Рука Рэми растерянно упала. Наверное, все снится, это не она стоит на заносимой песком площадке в скудном и в то же время роскошном наряде, и лучи солнца безжалостно хлещут, как плети — не по ее спине, обнаженным плечам и рукам. Да, конечно, все — сон. Ведь именно такими были самые пугающие сны, после которых она до рассвета лежала, рыдая…

Там, в кошмарах, она оставалась одна, совершенно одна, против невидимого, необъяснимого зла, и никого не было, чтобы защитить и спасти ее.

Сбылось. Одна. В чужой стране. Во власти непредсказуемого, незнакомого… Рэми все время забывала имя этого человека, но в том, что он — зло, не сомневалась ни на секунду, и не могли обмануть его изнеженно-вкрадчивые манеры. Пока что он не причинил ей боли — физической боли, но Рэми страдала, дергаясь и вздрагивая от каждой его новой выдумки, каждой игры, в которую он заставлял играть свою пленницу. Какая жуткая пародия на ухаживания любовника.

— Пляши, моя змейка! — молитвенно сложил ладони Ашхарат. — А я сыграю тебе.

В его пальцах появилась золотистая дудочка. О боже, есть ли в этой стране иные цвета, кроме золотого, желтого, песчаного, персикового, рыжего, охристо-красного? Даже дерево выглядит так, будто к нему прикоснулся легендарный царь и обратил древесину в драгоценную руду. Даже небо — розоватое, а к закату и вовсе похоже на торт матушки Айови с растекшимся кремом. Даже звук у дудочки тягучий, как струйка золотого песка. Бежевые барханы, сливочные облака, глаза мага — расплавленный топаз, река Ним. Рэми посмотрела на свои ладони, словно впервые увидела их — разрисованные рыжим, чужие. Почему чужие руки повинуются ей? Девушка развела руки в стороны, медленно подняла их, привстала на носочки… Сделала шаг в сторону.

Мелодия стала более тихой и ритмичной. Поощряющей.

Ашхарат удивлялся, как легко пленница впала в транс, ведь он не сыграл еще и половины песни! Разве возможно, что она сделала это по своей воле?

Рэми кружилась, закрыв глаза. Плохо застегнутый браслет сорвался со щиколотки, отлетел в сторону, но босые ноги не прекратили движений. Рэми кружилась, и с каждым оборотом казалось, что уже вот-вот неясные абрисы призраков, взирающих из руин, приобретут теплые, живые, человеческие черты.

Рэми резко остановилась, а мир теперь взвихрился вокруг нее, поднимая полуденный песок. Там, в несуществующей песчаной буре, что-то различалось, знакомое, долгожданное.

Я — одна? — требовательно зазвенели браслеты, кольца и серьги, когда Рэми топнула ногой.

Я — одна? — спросила капля — жемчужина, приклеенная меж ее капризно сошедшихся бровей.

Ашхарат отнял дудочку от губ. Пленница не двигалась, но она танцевала, в этом можно было поклясться! Как интересно…

Рэми не было дела до того, что ей удалось удивить полубога. Рэми была очень занята. Она пыталась сойти с ума.

Тогда будет позволено населить враждебный обжигающий мир собственными привидениями. Тенями тех, кто ей дорог. Тогда во время всех ожидающих ее пыток она ощутит их взгляды, их касания, она будет разговаривать и смеяться вместе с ними, и превратит в призраки все остальное: и проклятую пустыню, и проклятого колдуна. Пусть он пляшет теперь сам, за стеклом ее собственного безумия! А она сыграет ему на арфе! Правда?

Унизанные кольцами пальчики вышивальщицы пробежались по воображаемым струнам. Пожалуй, «Циркачка», она так любит эту оперетту.

Ашхарат сидел на песке, точная копия статуй в гробницах — только посверкивали глаза, и настороженно высматривал нечто в движениях девушки. Она больше не играла в его игру, маленькая змейка! Во что же тогда?

Ну-ка, маэстро, взмахнула рукой Рэми. Ну-ка, занавес.

О, да, они пришли, они были здесь. Все пчелки — подружки, защитницы, ее семья и ее армия.

— Маранжьез, — прошептала Рэми и улыбнулась. — Фиалка, Джорданна.

— Мэй, Гортензия, — различал Змеелов. Он внимательно вслушивался в эти звуки. — Моран, Гейл, Карисси, Дейтра, Лоди…

— Эметра, Эрденна, — называла каждую она. Призраки руин важно кивали ей. — Ортанс, Ардженто, Бьянка.

Слаженно и красиво выходили первые па «Циркачки». Лучший кордебалет столицы, господа! Почему такие неуверенные аплодисменты, песок шуршит громче!

Запах духов приобнимающей ее за плечи Маранжьез, теплая улыбка Фьяметты, игривое подмигивание Деоны. Ободряющее подталкивание в спину от мистрессы Хедер. Сцена!

Змеелов несколько опешил, когда вечно запуганная пленница вдруг устремила четкий, вызывающий взгляд прямо ему в глаза — но явно НЕ ВИДЯ ни его глаз, ни его самого.

Рэми казалось, что она — поет, хотя ни звука не вырывалось из плотно сомкнутых губ.

Ей казалось, она ослепла, и песня единственный способ связи с окружающим миром. Какая волшебная мелодия…

И Ашхарат тоже услышал музыку. Знакомую музыку. Невозможную здесь и сейчас музыку!

Основы вселенной рушились — змейка, трусливая птичка, хрупкая марионетка, до последнего волоска обыкновенная, ни к чему не способная девчонка просто и легко на его глазах открывала Межмирье. Доступное только избранным, после мук и страданий, при условии лишений и боли. Нет, тщедушная плясунья насмехалась над самим Хаосом, отцом закона и беззакония — она широко распахивала ворота одним ударом перепачканных пылью, неровно загоревших пальчиков ног, одним взмахом усыпанных блестками ресниц.

Вот это уже не было ни интересно, ни забавно.

Глаза Рэми и вправду застилал светлый туман. Пустыня исчезла, стало очень прохладно. Она плавала то ли в облаке, то ли в молочном озере, никак не могла найти опору ни ногам, ни рукам. В самом деле, тяжело играть слепую. Но надо пройти по канату, девочка, это твоя роль! Упасть можно будет только в самом конце, только там внизу ждет, распахнув объятия…

Кто ждет тебя?

Ах, холодно. Почему?

Постепенно окружающий мир прояснился. Пустыня исчезла, исчез золотоглавый маг. Она стояла на очень узкой, канатной тропе, и по обе руки что-то плескалось в белом свете. А впереди… о, впереди… Такое Рэми видела лишь однажды, и называлась сия штука — музей. Мистресса водила пчелок по разным таким местам в целях повышения культурного уровня. Чучела звериные всякие, уродцы какие-то в банках плавали, камни за стеклами.

Вот на расстоянии вытянутой руки и был музей. Длинный такой, в одну линию, и ни справа, ни слева не заканчивался. Стекла — круглые, зигзагообразные, — всякие. Мутные, прозрачные. Большие, маленькие. Они очень заинтересовали Рэми, даже вытеснили из памяти мага. Она подбежала ближе и в нетерпении стала заглядывать в каждое. Оттуда порою глядели и на нее. Рэми очень хорошо ощутила чужое нетерпение, и чужой интерес к ней. Разумное и горячее нетерпение. Нет, не музей. В музее все было мертвое. Это живое. Это — зоопарк! Клетки! Стеклянные клетки!