Джейн Уэлч - Певец из Кастагвардии

Неожиданно вмешалась Лана и перехватила нить повествования:

– Мама меня спрятала в печку, где мы пекли хлеб. Печка еще не остыла, и я чуть не задохнулась там, но задвинула заслонку и сидела тихо-тихо. Там была щелочка, и я сквозь нее видела все, все. – Девочка сильно задрожала, по лицу ее текли слезы. – Я слышала, как мама кричит, а потом вдруг стало тихо. Только остались шаги… Такие мягкие, тяжелые шаги по всему дому. Я поглядела сквозь щелочку и увидела, что это большой-пребольшой волк. Серый, с черной гривой, оскаленный, он стоял как раз напротив печки и принюхивался. Я видела его лицо, совсем без глаз, но такое, как у человека, ужасное, ужасное… Я… я его видела совсем близко. А мама…

Тут голос девочки прервался, она зашлась рыданиями.

Нейт потянул ее из объятий Урсулы и крепко притиснул к груди. Плечи Ланы часто вздрагивали. Горовики опустили ладони в воду и важно закивали.

– Да, да, это правда. О нем рассказывает вода. Каспар дернулся всем телом, но не посмел прервать рассказ.

Нейт потер повлажневшие глаза.

– Вот так получилось, что мы ушли из деревни. Нам больше было негде жить. А на дороге нам повстречались солдаты, люди барона Годафрида. Когда я объяснил, что мы пострадали от волков, они сказали, что для меня есть работа – убивать этих тварей. Если уж торра-альтанцы не могут с ними справиться, то мы должны пойти в их горы и сделать за них эту работу – это были их слова, и я тут же согласился. Нам было не на что жить, а за волков хорошо платили. Кроме того, я горел жаждой мести, как и многие другие люди в нашем отряде. Нас таких было немало. Волки причинили горе множеству народа.

Парень уныло смотрел в сторону и прервался, чтобы тяжело вздохнуть.

– Но волков нам попадалось мало. Я переходил из одного отряда в другой и так добрался до восточных предгорий. Там люди уже не говорили ничего о волках, как будто забыв про них; и людей барона Годафрида среди нас уже не было, только разные отщепенцы вроде меня. Я бы счел, что мне не повезло, если бы не зарабатывал хорошие деньги.

Нейт похлопал по тугому кошельку на поясе.

– Но мы уже не охотились на волков: нас посылали на медведей. Полагалось ловить по медведю в неделю. Мы заманивали их в ловушки, а потом переправляли через горы, к медвежатникам. – Он кивнул в сторону Урсулы. – Это была тяжелая работа, и она очень отвлекала от волков, но деньги платили хорошие. Ну и… В общем, вот и вся история, – неожиданно оборвал он рассказ. – Больше мне нечего сказать про медведей.

Выразительные лица горовиков были как у детишек, которым в праздничный вечер позволили подольше оставаться У огня в компании взрослых. Они казались довольными, пока Нейт говорил, – но теперь на всех лицах написалось разочарование.

– Разве же это история? Это всего лишь коротенький случай! – Один из горовиков встал и бросил в озеро огромный камень, как обиженный ребенок, швыряющий игрушку. Каменные великаны, уже перебравшиеся с острова на берег, недовольно зароптали.

– Ну вот, мы принесли им подарки, и какова благодарность…

Урсула неожиданно поднялась на ноги, поглядывая на Каспара, словно ожидая его одобрения.

– Я могу рассказать… Я много об этом знаю, потому что медведи мне как родичи. Такие, как Нейт, ловили медведей и переправляли их через горы, а я, понимаете, как раз поджидала там. Ну, я забирала этих медведей и, понимаете, уводила их дальше. – Девушка нервно стискивала руки. – Дальше, к морю, а потом их сажали на корабли и увозили, ну, то есть далеко за море. Я это видела.

Она запиналась и с трудом подбирала слова. В отличие от Нейта, у Урсулы не было таланта рассказчика.

– Море, великое, безбрежное море, – загудели горовики. – О, как прекрасно прикоснуться к величию, безбрежности, вечности воды. Широкие, глубокие воды, воды без конца и начала!

Многие из них снова опустили неуклюжие руки в клубящееся озеро и пили воду с ладоней. Прежде чем снова взглянуть на Урсулу, странные создания дружно вздохнули.

Один наставил на девушку обвиняющий палец.

– Но ты маленькое существо; как бы ты могла приказывать медведю? Нам нужны истории, а не выдумки.

– Это не выдумка! Но я сама не знаю, как у меня это получается. Я совсем никто, даже имени у меня нет, только прозвище – Урсула, это из-за того, что я вожусь с медведями. Но в сердце своем я знаю, что это не настоящее имя.

Горовики выражали живейший интерес и ловили каждое слово девушки. Каспар был в этом с ними солидарен – более интересной истории он давно не слышал.

– Меня нашли на восточном побережье Ориаксии.

Это утверждение вызвало общее оживление. Урсула больше не обращала на слушателей внимания, и речь ее потекла более ровно по мере того, как девушка сама увлекалась своим рассказом.

– Ориаксия – самая восточная земля, какую только знают в Кабаллане. Что за ней, неизвестно никому в мире. На том побережье всегда дуют ветры и гонят большие волны, которые лижут пустынные берега. В бурные дни волны поднимаются выше, чем на сорок футов, гонимые штормовыми ветрами неведомых далей. Первое мое воспоминание – это лицо женщины, наверное, очень-очень старой. Она махала рукой кому-то на прощание и плакала, и слезы падали мне прямо на лицо, и я помню их вкус, когда они скатывались мне на губы. Потом я помню высокое небо, добела выгоревшее от жары. И дни, бесконечные дни… В те дни я забыла все, что было до того, и знала только о знаках на моей руке.

Каспар пораженно смотрел на девушку, не отводя глаз. Урсула продолжала:

– Мне сказали, что меня нашли на пустынном берегу Ориаксии, там, где пустыня обрывается в великое море. Человек, подобравший меня, принес найденыша в свою добрую и любящую семью и воспитал как своего ребенка. У меня были родители, братья и сестры, и я любила их всех. Мы часто играли на побережье, и я лепила из песка медведей, больших, выше своего роста – как будто посылала весть небесам, потому что таких животных я совсем не помнила.

Девушка рассеянно начала рисовать медвежью фигурку на скале, царапая осколком камня.

– Я жила в семье добытчиков жемчуга. На побережье многие этим зарабатывали. Весной и летом мы добывали жемчуг, а осенью все вместе отправлялись в дальний путь, за многие сотни миль – в глубь материка, к оазису, где каждый год проводились большие ярмарки. Наша семья считалась обеспеченной, хотя чтобы купить одного чистокровного коня ориаксинской породы, понадобилось бы не менее тысячи наших жемчужин. – Урсула пренебрежительно кивнула в сторону Огнебоя. – Каждый год на этих ярмарках мы хорошо зарабатывали, и я была очень счастлива. Я любила танцевать и знала много танцев. И однажды на ярмарке мы встретили человека, устраивавшего медвежьи танцы. Я еще никогда не видела такого зверя, как медведь, но сразу же побежала к нему и принялась танцевать с ним вместе, и он играл со мной, я смеялась и возилась с ним, как с большой собакой. Он слушался меня, а я радовалась. Это видел еще один человек, который приехал на ярмарку торговать лошадьми и рабами. Он обещал моему отцу целый табун чистокровных коней в обмен на меня. Но отец прижал меня к груди и отвечал, что я – его родная девочка, и он не продаст меня. Голос Урсулы дрогнул на этих словах.