Александр Прозоров - Повелитель снов

— Проклятие! Неужели они так и уйдут, Пахом? Неужели мы их так и отпустим? Разграбили русские дома, увели русских невольников, убили русских людей? Что, так и отпустим, дядька?

— А разве мы что можем сделать, Андрей Васильевич? — В словах холопа Звереву почудилось не сожаление, а вопрос, и губы князя растянулись в зловещей улыбке:

— Ну почему? Можем… Оставь где-нибудь во дворе коня, пошарь по избам, по сундукам, по постелям и полатям. Наверняка у кого-то белье, полотно, нижние юбки, наконец, остались. Белое. Главное, чтобы было белое. А я вниз, к тем кустам поскачу. Кажется, это ива. Найду ведьмину метлу — будет ночка ведьмина. До сумерек у нас время есть, а татары вроде уходить до ночи не собираются. Иначе зачем костер разводить? Пируют они да гуляют. Нет, сегодня не стронутся.

Ведьмину метлу: пучок тонких веточек, в который ни с того ни с сего превращается обычный вроде бы прут, — Зверев увидел почти сразу, как спустился к низине. Летом здесь наверняка лежала сырая, полная комаров болотина — теперь же из-под плотно укатанного ветром наста торчали многочисленные ивовые кусты. Видать, на островах сидели, а вокруг — трясина.

Князь Сакульский спешился, вскинул было руку ко лбу, чтобы перекреститься, но вовремя спохватился: здесь хозяйка здешняя отметилась, берегиня впадинки этой, ее воды, растений, животных. Могла бы и людям покровительствовать — да отвернулись ныне русские люди от древних сожителей своих, другим богам молятся, добрую нежить наравне со злыднями держат. И хоть не ревнивы исконные духи — но и дразнить их тоже ни к чему, иноземных богов поминая.

Значит, отдохнула тут здешняя хозяйка, с деревом поиграла, иву расчесала, свой след оставила. Коли след есть, то на него и сама берегиня откликнуться должна, силой своей с внуком Свароговым поделиться. А может, и откажет дух-хозяин, всякое бывает. Но не должна. Потомку Сварога и Даждьбога — не должна.

— Стану не помолясь, выйду не благословясь, из избы не дверьми, из двора не воротами, мышьей норой, собачьей тропой, окладным бревном. Выйду на широку улицу, спущусь под круту гору, поклонюсь сырой земле. Поклонюсь траве зеленой, поклонюсь кустам шумным, поклонюсь деревьям высоким… — Андрей знал, что сейчас зима, растения спят и ничего зеленого окрест, до ближайшей елки, нет. Но заговора не изменить, он для всего коловорота[22] один. — Примите от меня угощение, доброму дню завершение.

Он выложил под куст приготовленное угощение: небольшой кусочек хлеба, — налил в отрытую меж корнями ямку теплого сыта из спрятанного на груди бурдючка.

— Пусть будет на земле радость, пусть начнется поутру праздник. Дозвольте мне, брату вашему, потомку рода Сварогова, к празднику землю почистить, снега подмести, вихри разогнать, солнышко яркое приветить…

Словно ветерок пробежал над низинкой, согласно закачал ивовые ветви, весело дунул гостю в щеку, крутанул снежную струйку вокруг ног. После этого Андрей облегченно перевел дух и осторожно срезал ведьмину метлу почти у самого ствола.

В деревне без него произошли некоторые изменения. Исчезли с улиц и изгороди погибшие, пропали и конь с коровой. Не иначе, Пахом хозяйством занялся. Животных мертвых бросать на улице нельзя: дикое зверье быстро пронюхает о нечаянной поживе, заявится, сперва туши сожрет, а потом и за уцелевших жителей попытается взяться. А так — хоть какой-то припас у несчастных до весны останется. Погреба-то и амбары наверняка разграблены. Ну и людей павших тоже надо под крышу положить. Весной земля оттает — можно предать могиле.

Заметив в одном из дворов привязанных у крыльца лошадей, Зверев повернул туда, забежал внутрь:

— Пахом, полотно белое нашел?

— Нашел, Андрей Васильевич, как не найти. Вон на печи тюфяк застелен. Не заглянули туда душегубы, забыли. Видать, иных хлопот хватало, пока хозяйство грабили. Тепло как здесь, верно? Славно поутру хозяева печь протопили. Думали, на всю ночь хватит, в уюте поспать. А оно, вишь, как сложилось. Не тюфяк у них ныне, а сугроб лесной постелью, костер чужой вместо уюта. Да и сами не люди более, а утеха татарская.

— Игла с нитью у тебя наверняка есть.

— Кто же без этого в путь трогается?

— Снимай простыни, пододеяльники, наперники, наволочки — чего там у них было, — да состряпай мне быстро свободную белую рубаху и порты. На люди мне в этом не ходить, так что шей, как получится. Лишь бы движений не стесняло. И это… Рубаху с колпаком на голову сделай. В общем, чтобы, как поверх брони надену, темного ничего наружу не выглядывало. Понял?

— Ты чего затеваешь, княже?

— У нас ночью со Стрибогом праздник намечается. Посторонним на него лучше не попадать. Кстати, баба с улицы где?

— В дальнем доме, над дитятей убивается, — махнул рукой на дверь холоп. — Ни слова вымолвить не может, токмо кричит и кричит. Вечером покормить попытаюсь. Я убоины несколько шматков солью с перцем натер и в печь сунул, пусть запекается. Чего корове пропадать? Хоть поедим свеженького. Мыслю, до сумерек аккурат дойдет.

— Молодец, Пахом, с тобой не пропадешь. Но зубы мне не заговаривай. Давай, иголку с нитками тащи.

Ничего сложного в изготовлении белого наряда не оказалось. В простыне посередине сделали дырку, Андрей просунул в нее голову, и дядька прихватил ткать под руками и на боку, срезав ножом лишнее. Из наволочки состряпали большущий колпак — чтобы остроконечная ерихонка помещалась. Пододеяльник разорвали на два полотнища, обернули их между ног, пристегали прямо к штанам — накидка все равно почти до колен подолом доставала, так что выше можно было не маскироваться.

— Чего же это ты затеял, Андрей Васильевич?

— Тебе со мною нельзя, — сразу отрезал князь. — Сгинешь. А за меня не беспокойся, меня здесь и земля, и деревья, и снег оборонят. Злых тварей не любит никто. Оттого они никогда и не побеждают. Коней, кстати, в хлев спрячь. Как бы их тоже не закружило.

Когда за окном, затянутым в два слоя промасленной тряпицей, начало смеркаться, Зверев еще раз предупредил:

— Не высовывайся, Пахом. Пропадешь. А ты мне живым нравишься.

— А как же баба, что в избе на краю сидит?

— Ты… Ну хоть обожди пару часов. Раньше не выходи. Дай мне хлеба немного и плошку целую вина налей. И это… Про то, что будет, никому потом не рассказывай. Хорошо?

Дядька понимающе кивнул, отвернулся и украдкой осенил себя крестом.

Андрей закинул за спину бердыш, поднял от дверей ведьмину метлу, в правую руку взял угощение, вышел на залитую лунным светом улицу, поставил его на перила крыльца, сбежал на двор и закрутился, заметая вокруг себя утоптанный снег, местами забрызганный кровавыми каплями.