Павел Корнев - Лёд

– Что случилось-то? Война началась? – вырвалось у ошарашенного Макса.

– Уйди с дороги, деревня. Война! – Нас обогнали два дружинника. – Не видишь, учения.

– Ты чего? С коллегами можно и помягче, – покосился на белый полушубок Макса второй.

– Это пэпээсники-то нам коллеги?

Дружинники, перешучиваясь, прошли мимо. Мы дождались, когда трамвай скроется из виду за изгибом бульвара, и тоже двинулись дальше. Пока шли до арсенала, поспорили, порвёт ли при выстреле из миномёта контактную сеть, не сойдёт ли при этом трамвай с рельсов и зачем вообще понадобилось запускать этот бронепоезд. Насколько я помнил, трамвайное кольцо на всём своём протяжении за пределы городских стен не выходило. Получается, если рельсы очистили и провода восстановили полностью, скорая артиллерийская помощь могла за считаные минуты оказаться на любом участке стены. Очень удобно, но только совершенно непонятно, у кого хватит сил штурмовать Форт. Сколько ни думал, на ум приходил только Город. Со всеми остальными гарнизон расправился бы собственными силами.

Забрать оружие из шкафчиков не составило никаких проблем, а вот чтобы добиться разрешения на его вынос в Форт, пришлось повозиться. Сначала сержант на пропускной наотрез отказался даже разговаривать с нами и велел приходить завтра. Пришлось объяснить ситуацию и возможные последствия лично для него. Тогда ему не понравились подписи, а потом размазанные печати.

– И вообще – идите сначала заявку нормально оформите. И подписать не забудьте у Громова, – заявил он. – Вот тогда хоть танк выносите.

– И где мне его сейчас искать? – начал звереть я. Да чтобы любую занюханную бумажку у начальника гарнизона подписать, надо столько виз собрать, сколько не на всякой бродячей собаке блох прыгает.

Пришлось сходить за Смирновым, который, к счастью, оказался на дежурстве. Моментально разобравшись в ситуации, он вправил сержанту мозги, и проблемы разрешились сами собой: и подписи стали нормальными, и печати чёткими, а про Громова даже не вспомнили.

Я вышел из подземного перехода и расстегнул фуфайку. Жарко. Что-то мне нездоровится. Горло пересохло, хоть снег ешь. Мне б прилечь, поспать суток двое-трое...

– Слышь, Макс. – Я вытащил бланки заказов на снабжение и протянул ему. – Что-то мне плоховастенько. Не дойду я до склада, давай-ка ты один. Ты же там был уже?

– Был. – Макс забрал бумажки. – К кому подойти?

– Лучше сразу к кладовщику. Там тебя Ветрицкий ждать будет, подбери ему что-нибудь. Всё, завтра в полседьмого у восточных ворот.

– Пока.

Я закинул полученную двустволку на плечо и побрёл к Яну. Неужели этот день никогда не закончится?

– Привет, – помахал мне бутербродом с колбасой Вениамин, когда мне кое-как удалось доковылять до прилавка и облокотиться на него.

– Ты всё жрёшь? – Я выпрямился и положил ружьё перед приказчиком.

– При напряжённом интеллектуальном труде требуется полноценное и сбалансированное питание. – Вениамин отложил бутерброд на газету. – Это ограбление?

– Точно. Стакан воды или жизнь. – Шесть часов должны уже пройти. В любом случае, больше ждать сил нет.

– Да пожалуйста. – Торговец достал пустой стакан и пластиковую двухлитровку «Колы». – Угощайся.

– Не. Ты вообще читал её состав? Эту гадость не пью, – замотал я головой. Ещё вступит в какую-нибудь реакцию с компонентами «Синего доктора», тогда точно загнусь. Да и стоит она будь здоров, потом каждым глотком попрекать будет. – Воды дай.

– Ой, какие мы привередливые. – Вениамин наполнил стакан из чайника. – Чего пришёл?

– Штуцер ещё никому не загнал? – спросил я, когда выпил воду до последней капли. В животе заурчало, но рези не было.

– Ты хочешь сказать, у тебя появились лишние две сотни золотом? – удивился приказчик.

– Сто шестьдесят.

– Двести.

– Не понял?

– А инфляция?

– Сто шестьдесят... Я инфляцию не беру, можешь засунуть её себе в одно место.

– Нет, вы посмотрите на него. Всю воду выдул и ещё хамит. – Вениамин махнул рукой. – Чёрт с тобой, сто восемьдесят. Двадцать винтовочных патронов сверху.

– Давай сорок и сто девяносто, – предложил я. Винтовочные патроны вещь специфическая, лучше сразу больше взять, чем потом по всем оружейным лавкам рыскать.

– Не торгуйся – не на базаре, – не согласился торговец. – У меня патронов только двадцать.

– Должен будешь. – Я выложил на прилавок две пачки тысячных ассигнаций, подождал, пока Вениамин разорвёт обертку и пролистает купюры – есть у него маленькая слабость, не любит деньги из рук выпускать – и только тогда добавил: – Деньги, правда, палёные.

– В смысле? – оторвался от бумажек приказчик.

– Ну, их бы не светить пока, – замялся я.

– Двадцать процентов, – поставил условие Вениамин.

– Да без вопросов, – не колеблясь, согласился я. Нормальный процент для такого дела. Задарма никто тебя прикрывать не будет, а так он лично в сохранении тайны заинтересован. Кроме того, с учётом старого ружья денег хватает. – Только лучше будет, если деньги из Форта уйдут.

– Я тебя спрашиваю, кого ты на двести тонн опустил? – Вениамин кинул деньги на прилавок и в упор посмотрел на меня. – Нет? Вот и ты не учи меня деньги отмывать. Договорились?

– Договорились.

– Проверяй товар. – Вениамин сгрёб купюры, достал из-под прилавка свёрток с ружьём, протянул мне и вытащил из сейфа пломбир, пломбу, сквозь которую уже была продета проволока, и журнал регистрации. – Только и научились, что чёрный нал в белый литр переводить, а уже с советами лезут.

– Не, пломбу не надо, – не стал обращать на его ворчание внимания я, размотал свёрток и достал штуцер. – У меня разрешение есть.

– Показывай.

– Блин, я его Максу отдал, – хлопнул я себя по лбу. Они ж вместе с талонами на снабжение были!

– Номер хоть помнишь?

– Не-а.

– Тогда жди, пока спусковые запломбирую. Я из-за тебя лицензию терять не собираюсь. – Вениамин забрал у меня ружьё, продел проволоку в скобу, как-то по-хитрому замотал оба курка и всунул второй конец проволоки в пломбу. Я только покачал головой – тормознули бы меня дружинники с двустволкой, замучился бы отмазываться. А теперь полный порядок: с опечатанными курками никто не докопается. Из какого сплава отливались эти самые пломбы, никто, кроме чародеев, не знал. Причём проверить их подлинность мог любой дружинник – настоящие даже на тридцатиградусном морозе оставались едва заметно тёплыми. Все пломбы были номерными и учитывались как в Дружине, так и в специальном журнале продавца оружия. Снимать их могли только на пропускных пунктах при выносе оружия из Форта за городскую стену.