Джеймс Роллинс - Невинные

Эрин обогнула еще один угол в полной уверенности, что находится уже где-то недалеко от центра лабиринта, — и тут увидела это.

В одном из ледяных окон, отполированном до прозрачности стекла, был вморожен предмет. Эрин подняла фонарик повыше, не веря собственным глазам. В окне, прекрасно сохраненное льдом, зависло грязное лоскутное одеяльце цвета слоновой кости с недостающим лоскутом в нижнем левом углу.

Ужаснувшись, Эрин остановилась и воззрилась на одеяльце.

— Что это? — спросил Джордан, направляя сюда и свой свет.

Откуда Распутин мог об этом узнать? Как он его нашел?

— Эрин? — поторопил ее Джордан. — Вид у тебя такой, будто ты только что увидела призрака. Ты в порядке?

Стащив перчатку, Эрин прижала голую ладонь ко льду, растопив ее теплом поверхность и вспоминая, как видела это одеяло в последний раз.

Кончик пальца Эрин скользил по муслину цвета слоновой кости. Узор на его поверхности образовывали смыкающиеся квадраты из темно-салатовой ткани. Ее мать называла этот узор ирландской цепочкой.

Эрин вспомнила, как помогала матери шить его.

Когда дневные труды были позади, они с матерью резали ткань на квадраты и пришивали их при свете свечей. Мать управлялась с иглой уже далеко не так ловко, как раньше, а под конец зачастую слишком уставала, чтобы трудиться над одеяльцем. Так что Эрин приняла ответственность за эту задачу на себя, пришивая квадрат за квадратом, и ее юные пальцы с каждым разом действовали все проворнее.

Закончила она его как раз к рождению сестренки Эммы.

Теперь Эмма, двух дней от роду, лежала поверх этого самого одеяльца. Эмма всю свою жизнь была завернута в него. Она родилась слабенькой и горячечной, но отец запретил вызвать к ней врача. Он решил, что жить Эмме или умереть, решит лишь воля Божья.

Эмма умерла.

На глазах у Эрин, бессильной что-либо сделать, румянец покинул крохотное личико и ручонки Эммы, кожа ее стала бледнее одеяльца цвета слоновой кости под ней. Так быть не должно. Неправильность случившегося потрясла Эрин, подсказав, что она больше не сможет мириться со словами отца и молчанием матери.

Она просто должна послушаться собственного сердца, а значит — уйти.

Искоса оглянувшись — не видит ли кто, — Эрин вытащила из кармашка платья ножницы. Металл лязгнул, отрезая лоскут из угла драгоценного одеяльца. Сложив квадратик, она спрятала его в карман, а потом укутала сестренку в одеяльце в самый последний раз, завернув недостающий уголок внутрь, чтобы никто и никогда не узнал о том, что она сделала.

Тело ее сестры было завернуто в одеяльце, когда отец закопал ее крохотный трупик.

Сквозь лед Эрин различила зеленый узор ирландской цепочки, потемневший от плесени и возраста. И провела кончиками пальцев по льду. Она-то думала, что больше не увидит это одеяльце никогда.

Содрогнувшись от ужаса, Эрин поняла, что это означает.

Чтобы добыть одеяльце, Распутин должен был осквернить могилу ее сестры.

21 час 11 минут

Элисабета бежала по лабиринту, волоча Руна за собой на серебряной цепочке кандалов. Надия не отставала ни на шаг, следуя за ней, как темная тень. Их человеческим соперникам нипочем не сравняться со сверхъестественной быстротой ее группы. Элисабета сумеет без труда добраться до центра лабиринта задолго до белобрысой докторши.

Хоть ей и не было никакого дела до амбиций сангвинистов, она знала, что обязана выиграть сие ристание. Стоит кардиналу Бернарду хотя бы подумать, что она не Женщина Знания, жизнь ее похерена. Пальцы Элисабеты снова потянулись к мягкому шарфу, прикрывающему рану на горле. Порез был неглубоким, как доверие Ордена к ней самой. И едва вера Бернарда в нее пошатнется, как рана станет куда глубже.

Так что она задала стремительный темп, запоминая каждый поворот во тьме. Свет ей не требовался. Но на каждом шагу ее только что зажившее горло саднило от холода. Кровь Эрин отчасти исцелила ее, но недостаточно, далеко не достаточно. Элисабету удивило, что эта женщина предложила столь щедрый дар — и даже более того, что Эрин признала пагубность и неправедность нападения сангвинистки на нее.

Сказанная женщина интриговала ее все больше. Элисабета даже начала понимать, отчего Рун так очарован ею. И все же сие не помешает графине одолеть смертную в этом поединке.

Ботиночки Элисабеты топотали по снегу, ноги стремительно несли ее вперед. Она не обращала внимания на отвлекающие внимание комнаты, призванные пленять глаз и будоражить фантазию. Лишь одна комната заставила ее задержаться — вмещавшая карусель в натуральную величину с лошадками, сделанными изо льда. Она вспомнила, как видела такую же в Париже еще летом 1605 года, когда подобные аттракционы начали вытеснять старинные рыцарские ристалища. Она помнила восторг на лице сына Павла при виде ярких нарядов и скачущих жеребцов.

Ее переполнила острая тоска по утраченной семье, по давно почившим детям, по внукам, которых она даже не видела.

Кручина с гневом пополам погнала ее вперед еще быстрее.

Устремляясь по коридорам, Элисабета заглядывала во многие ледяные окна, сплошь сделанные весьма затейливо, но ни одно из них не дало подсказки, в каком направлении надлежит идти. На перекрестках она вдыхала запах мороза и снега, пытаясь уловить в воздухе указания на правильное направление.

А затем впереди послышался легчайший шорох, говорящий, что там кто-то затаился. Биение сердец шум не сопровождало.

Стригои.

Надо полагать, она близка к сердцу лабиринта.

Сосредоточившись на этих звуках, Элисабета снова прибавила ходу, но тут краешком глаза заметила нечто необычное. Нечто, вмороженное в одно из ледяных окон, будто мушка в янтаре. Она остановилась, чтобы разглядеть это, рывком заставив Руна тоже остановиться.

Во льду завис прямоугольный предмет размером в две ладони, плотно обернутый в блестящую черную ткань и перевязанный грязным алым шнуром. Она знала, что находится в свертке.

Ее дневник.

Что он тут делает?

Довольно трудно даже вообразить, что книжка пережила губительное воздействие столетий. Но еще труднее постичь, как кто-либо мог извлечь ее из давнего тайника и доставить сюда.

Зачем?

Блестящая ткань была масленой клеенкой. Кончики пальцев Элисабеты помнили ее липкую поверхность, и она мысленным взором увидела первую страницу так ясно, будто та была заполнена только вчера.

Рисунок листа ольхи вкупе с чертежом корней и ствола.