Вихрь Бездны (СИ) - Ольга Ружникова
Ральф Тенмар, ты был мудрее, чем считали все, включая Ирию Таррент. Ты вполне мог предположить, что не сумевшая спасти ни отца, ни сестру теперь не бросит на произвол судьбы перепуганную беременную родственницу. Даже если не сможет ей верить. Даже если родственница сама, едва выпутавшись из беды, первой отречется от той, кого так молила о помощи.
Герцог Ральф Тенмар. Благородство и коварство, милосердие и жестокость, любовь и месть, цинизм и доброта. Как бы ты поступил на месте Ирии Таррент, а, Тенмарский Дракон?
Мерный стук копыт о мостовую. В Лютене ровные дороги. Дороги — ровные, сердца — черные, языки — лживые.
Когда же закончится эта дорога, эта ночь и этот мрак в душе? Хотя про ночь — это ты, Ирия, зря. Утро принесет лишь новую поездку к Алисе и хлопоты в курятнике. Тряпки, намеки, фрейлины, сплетни, зависть. Алан, ложь, доносы. Бертольд Ревинтер, подлость, мерзость, грязь. И от всего этого уже не спасут ни книги, ни выдуманные герои. Хоть сама их сочиняй, хоть из чужих баллад выдергивай.
Добро пожаловать во взрослую жизнь, Ирия Таррент. Но если так будет и дальше — лучше было умереть ребенком.
Нет. Не лучше. Пока ты жива — всё еще может измениться к лучшему. Давай, меняй.
Знать бы еще, в какую сторону.
Колымага остановилась явно прежде времени, и Ирия прикусила губу. Придворной даме некуда прицепить шпагу и пистолеты — разве что под юбку. А кинжала может и не хватить. Змеи побери Алису, Алисину карету и Алисиных людей! Точнее — людей Эрика Ормхеймского, что еще хуже.
Черная тень скользнула в почти непроглядный мрак кареты. Ирия застыла, намертво стиснув рукоять клинка. Конец это или нет, но уж одного мерзавца она с собой прихватит. А лучше — двух.
— Госпожа баронесса.
— Пьер…
— Я, госпожа.
— Как тебя в карету пропустили?
— А чего не пустить — я же в цветах Тенмара. Факел в нос сунул — и порядок.
Великолепно. Значит, в это уродство на колесах доблестный Алисин эскорт запустит кого угодно. Хоть ревинтеровца, хоть словеонца, хоть отребье Пляшущего Двора. Нацепи тенмарскую черно-алую ливрею — и вперед.
— Что случилось? Или ты просто решил меня встретить?
Сколько раз за последние полтора года в родном замке Ирии приходилось почти неслышно перешептываться с Эйдой…
Ормхеймцы — не Кати Кито, но риск — тот же. Что монастырь, что плаха под алым ковром… Плаха даже быстрее.
— И то, и другое, баронесса. Дело я вам в конюшне скажу, а вот встретить лучше по пути.
Чтобы кто другой не встретил?
— Хоть намекни.
— А что тут намекать? — В темноте выражения лица не разглядеть, но вот голос… Ирия тоже всегда говорила нарочно спокойно — к третьему часу Эйдиной истерики. — Будь жив герцог — мы бы бед не знали. Уж старик-то бы змей в собственный дом не напустил…
Это он о каких именно змеях?
— А вот над герцогиней, бедняжкой, они, похоже, крепко власть взяли — раз она сама письмо им написала. Или почерк подделали, а печать украли.
И что же осталось такого секретного, чего в карете говорить нельзя? Если уж обвинить родственников в похищении герцогини и краже у нее печати — можно?
— Сегодня на небе нет звезд, герцогиня.
— Что⁈ — Ирия, похолодев, вскинула на собеседника явно ошалевший взгляд.
— Нет звезд, — покачал полуседой головой Джек. Золотые волчьи глаза серьезны и печальны. — Они взойдут лишь под утро. Чтобы сгореть…
— … Баронесса, баронесса, проснитесь! Мы приехали.
— Я заснула? — Ирия вздрогнула.
Из дремы вышвырнуло ледяной альваренской волной. Девушка инстинктивно встряхнула головой… И пряди три-четыре обрадованно упали на лицо. Выбились из надоевшей, как всё остальное, сложной прически.
— Да, баронесса. Я и сам не заметил. Минуты три назад. Наверное, устали.
О чём Пьер сожалеет? О ее усталости или о том, как она справится с новыми неприятностями?
Мучительно хочется под теплое одеяло и спать, спать… Нет, сначала — поесть.
Вот только можно поспорить — в постель Ирия в ближайшие два-три часа не попадет точно.
И ее опять назвали герцогиней… Ладно, главное, хоть не покойницей.
3
Хрупают овес кони, привычны уют и тишина. Кто-то ест, кто-то сонно переступает с ноги на ногу. Никто не кудахчет, не орет, не лезет с поцелуями, не падает в обморок и не шпионит друг за другом. Люди умнее животных? Возможно. Но еще и подлее.
— Мы — в конюшне, — Ирия прислонилась к деннику Снежинки. Теплое дыхание согрело плечи, спину… Запахи — те же, но здесь нет ни Вихря, ни Люсьена Гамэля. Впрочем, их нет уже нигде. — Так что еще случилось?
— Я думал, вы уже поняли.
Еще не легче. Усталая «госпожа» должна загадки разгадывать.
— Теперь уже Соланж шпионит на Валериана Мальзери, а Констанс — на Бертольда Ревинтера? — усмехнулась Ирия. — Извини, Пьер, больше в сонную голову ничего не лезет.
— Нет, все пока шпионят на кого шпионили, госпожа баронесса, — улыбнулся слуга. — И вы проницательны — скоро многие сменят союзников. Но я имел в виду другое. Пойдемте, покажу.
И, ничтоже сумняшеся, двинулся к выходу.
— То в конюшню, то из конюшни, — проворчала Ирия. — Совесть имей.
— Я думал, вы заметите еще по дороге. Как только выйдете из кареты.
Ну ладно, Пьер не виноват, что ему досталась столь непонятливая «госпожа». И подсказать ей в карете он, ясное дело, не мог. Но что стряслось-то, чего сонная «баронесса» в темноте не разглядела? Ворота дегтем вымазали?
Темно. И холодно. Конец Месяца Заката Весны, а Ирии — холодно.
— Выпить хоть есть? — хмуро поинтересовалась она у верного слуги.
Пьер без размышлений протянул серебряную флягу.
Крепко. «Ядрено» — как говорят простолюдины. А ты что-то зачастила прикладываться к бутылке. Настолько, что вино уже не всегда берет. Вот так-то, Ирия Таррент.
— Смотрите, баронесса, — крепкая рука птицей взметнулась вверх. Как у проповедника.
Небо. Черное. Непроглядно-чернильное. И да — без звезд.
Что Пьер хочет этим сказать? Что завтра пойдет дождь?
— Прости, но я не понимаю. Ты хотел намекнуть на заволакивающие небо тучи?
Ни тени улыбки на лице. И блики факелов на почти чеканных чертах. Как Ирия могла принять его за простолюдина?
— Баронесса, дождь действительно пойдет. И смоет всё, что должен смыть. Но у дождя свой долг, а у вас — свой. Смотрите на небо, баронесса. В вас течет кровь двух величайших родов подзвездного мира. Вы не можете не видеть.
Не может, но не видит. Ирия молча отхлебнула глоток позабористее. Что ей, интересно, полагается узреть?
