Диана. Найденыш (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович

— Странный праздник вышел в этом году. Но хороший. Правильный. Кстати, тебе причитается награда!

— За что?! — удивилась Уна.

— За поимку опасных преступников, которые разбойничали на тракте. У меня давно лежит имперская грамота, которую мне вручили в магистрате. По ней — каждый, кто доставит разбойника живым или мертвым получает награду — пять секундов за голову. Итого тебе причитается двадцать секундов, или один золотой. Ну и нашему пареньку за троих разбойников — пятнадцать секундов. Я напишу бумагу, когда поедем в город оформлять твою покупку — получишь в магистрате. Придется немного подмазать, чтобы не тормозили, но это уже моя забота.

Кормак усмехнулся, и медленно поднялся со скамьи:

— И мне пора. Берегись сама и береги девочку. Она великая драгоценность! От твоей раны и следа не осталось. Это ведь она сделала, так? Сила в ней могучая, только старайтесь ее особо не показывать. Хотя… (он вздохнул) — шила в мешке не утаишь. Что будет, то и будет. Поживем, увидим, во что это выльется. Во двор не выходи, пока мы не закончим допросы и пока не закончится суд — я тебе сообщу. Найми себе помощницу по дому — я к тебе пришлю одну женщину, вдову. Она уже не в том возрасте, чтобы найти себе мужчину, а детей у нее нет. Боги не дали. Живет на содержании Общины, еще — вяжет, шьет и все такое. Так-то не особо бедствует, но и жизнью это назвать трудно. Женщина чистоплотная, добрая, очень любит детей. Готовит хорошо — я ее мужа знал, в гостях бывал, знаю. Он пять лет назад утонул в половодье — по крайней мере, так все считают. А может и убили — вот такая же шайка, как та, что ты поймала. В общем — осталась одна и тоскует. А у тебя ей будет хорошо. И тебе удобно. Платить сколько ей — сама решишь. Она не жадная. Ну а ты не бедная. Скоро к тебе народ потянется, да так, что ты успевать не будешь отпускать снадобья! Впрочем, и сейчас как я слышал, твоя дверь не закрывается. Давно надо было в селе осесть, уже бы озолотилась. Ладно, ладно — не делай такое лицо, знаю, ты не жаждешь богатства. Будто уже знаешь, что это такое…

Кормак пристально взглянул в глаза Уне, но та промолчала. Мало ли что она знает…

— Кстати — клинки твои лежат у тебя в комнате, на полке, завернуты в тряпицу. Знатные клинки! Парные. Для левой и для правой руки. Мастера Джогала. Каждый стоит столько, сколько по весу — дадут за него золота. Как-то странновато для простой лекарки, нет? Ладно, ладно! Не хмурься. У всех свои тайны. И я не исключение. Только чую — скоро у нас в Общине все будет совсем не просто… Ах да, вот еще что — я уже тебе говорил, что этот паренек втрескался в тебя по самые уши. Он верный, как собака — держи его при себе столько, сколько сможешь удержать. Только… не обманывай его, хорошо? У вас с ним нет будущего. Ты птица не его полета. Он простой крестьянин, а ты…

— А я простая лекарка! — фыркнула, как кошка сердитая Уна — С чего ты решил, что он и я — это МЫ? Ему почти на десять лет меньше лет, чем мне! Да и не в моем он вкусе! Да и вообще — если бы я связывала свою судьбу с каждым пациентом, который ко мне попал — это было бы смешно. Я что тебе, какая-то шлюха?!

— Ты женщина… — с улыбкой сказал Кормак, влезая руками в рукава полушубка — Я все сказал. Завтра будет суд, настаиваю, чтобы ты на нем присутствовала. Но если тебя не будет — община как-то переживет. Все, милая, до встречи. Хех! Жизнь налаживается, а, Уночка?!

Утробно похохатывая, Кормак пошел по коридору, и толстые доски пола под его ногами казалось — сейчас прогнутся под немалым весом мужчины. Уна улыбнулась и покрепче прижала к себе дочку. А что… он прав. Жизнь точно стала повеселее! Те годы… те пропавшие, потерянные годы, что она провела в лесной избушке были похожи один на другой как две капли воды. Она будто впала в сон, вечный, вечный сон. И вот только сейчас проснулась. И все благодаря кому? Благодаря дочке!

Уна улыбнулась, осторожно взяла Диану на руки и понесла наверх, в ее комнату. Пусть поспит! Она сегодня тяжело трудилась. Впрочем — как и вчера.

Эпилог

Суд прошел спокойно, никаких особых проблем не было. На него вызвали Нулана, и тот сознался, что напал первым, так как купец оскорбил хорошую девушку, распуская о ней грязные слухи.

Купец, уже протрезвевший, и потрясенный происшедшим — ничего не скрывал и сознался, что на самом деле говорил гадости о лекарке, о чем очень сожалеет и просит прощения у нее и у всей Общины. И что бы Община не решила — он примет наказание без возражений. Потому что на самом деле он самому бы себе набил морду за то, что сделал. И что он сам не помнит, как схватился за нож — был сильно пьян и расстроен тем, что его бросила девушка, которую он и сейчас любит.

Купца изгнали, запретив ему посещать Общину пять лет, начиная с этого дня. С него взяли два золотых в оплату работы лекарки, спасшей порезанного им лесоруба, и золотой в уплату пошлины за работу судей Общины. Было предложение высечь любителя поножовщины, но оно не прошло — видимо потому, что купец был искренен в своем раскаянии. Обе женщины-судьи были против порки.

Нулану было выказано общественное порицание за то, что он едва не убил купца, распустив свои здоровенные кулаки. Зачем было бить его смертным боем, когда достаточно дать пару тычков и выбросить из трактира? Да еще и ударил трактирного вышибалу! Тому, конечно, не привыкать, но трактирщик настаивает на возмещении.

В возмещении трактирщику отказали — получать зуботычины есть работа вышибалы, и если каждый посетитель может его так легко отлупить — цена ему медяк в базарный день.

Нулана обязали отработать год у лекарки в возмещение полученного им лечения — без жалованья, на одних ее харчах. В другой раз будет знать, как устраивать мордобой.

На этом суд над купцом и лесорубом закончился.

Что касается шайки разбойников — как оказалось, их на самом деле в селении было десять человек. Трое ушли невредимыми, и самое главное — их главарь. Увидев, что все соратники погибли, он «сделал ноги» прямо в ночь.

Пойманного убийцу и насильника казнили. По мнению северян — довольно-таки легко казнили. Привязали к столбу раздетым догола и облили водой. За ночь он превратился в покрытую инеем скульптуру. Поговаривали, что Глава стал слишком мягким — в прежние времена он бы такого гада четвертовал — сам, лично, и только тогда бросил бы обрубок умирать на морозе. Но говорили только за спиной — Кормак, несмотря на свою доброту, отличался крутым нравом и запросто мог сломать челюсть хорошей затрещиной. Да и сыновей с зятьями у него набиралось на целый отряд — с такими не поспоришь, себе дороже.

Трупы разбойников отправили в город, в Магистрат — с пояснительным письмом, в котором говорилось о обстоятельствах их поимки.

Прошел праздник Перелома, и село зажило своей обычной жизнью. Лесорубы отправились на дальние делянки, мастерские заработали как прежде, тихо днем, никого на улицах, и только дымы, струящиеся из домовых труб говорят о том, что село живет так же, как и раньше. Будто и не было никаких разбойников, казней, и всяческих таких событий, обсуждения которых хватит народу еще лет на пять вперед. В селе никогда ничего не происходит, а тут такое! Хоть есть теперь о чем поговорить.

К лавке лекарки не зарастала тропа. Девушки, парни, мужчины и женщины — много людей в селе, много у них болезней. И никто не уходил обиженным. Пришлось Уне завести тетрадку должников, которые клялись-божились, что расплатятся в ближайшем будущем. Она знала, что многие не смогут оплатить ее труд и затраченные снадобья. Но все равно лечила всех, без исключения. Деньги у нее есть, а может ей когда-нибудь и зачтется ее доброта — в ином мире. Если есть эти самые иные миры.

Впрочем — Диана-то откуда-то взялась? Из другого мира! Значит, не врут эти самые храмовники!

Диану в храме записали на имя Уны — на настоящее имя. Уна отдала отцу Игне за это целый золотой — чтобы он внес Диану в старые записи пятилетней давности. Как он это сделал — неизвестно. Но сделал. А еще Уна ему сказала, что если уважаемый отец разболтает тайну, которая ему доверена — она его так заколдует, что он не то что не сможет исповедовать молодых женщин в своей келье, но даже найти не сможет свой мужской аппарат. Тот просто отвалится. И храмовник ей легко поверил, потому что слава о великой лекарке давно уже вышла за пределы села, и к ней приезжали люди даже из города. ЭТА — точно заколдует! Да и не должен он выдавать тайны прихожан — эдак можно не только лишиться места в общинном храме, но и потерять голову. Лесорубы люди простые, вначале рубят — потом спрашивают.