Дмитрий Володихин - Омерзение

Да, но зато оба стола – на равном расстоянии от двери, и несокрушимый бастион служит почти что символом барьера для вечной дуэли между official power и фрондой интеллектуалов. Эстетически это даже красивый минус к хаотизму и мерзости мира.

Особенно если в одном из кресел сидит Елена Анатольевна, улыбается и глазами добавляет к улыбке особый невысказанный смысл. Красивые женщины, в сущности, ничем не хуже котов. Они могут срезать до трех баллов. Особенно молча. Больше трех баллов не убьет даже Клаудиа Шиффер или какая-нибудь Мерилин Монро.

Елена Анатольевна здоровается сущностно точной и очень щедрой для женщины фразой:

– Приятно видеть Вас, Игорь.

– Вы очень красивы, Елена Анатольевна, – если отвечать в тон, получается прекрасная игра.

– После часа на метро и перед восемью часами работы славно отдохнуть взглядом на вас.

– Я рад, что могу подарить Вам такую возможность. Впрочем, вы дарите большее.

– Мне хотелось бы верить в это.

Наталья Николаевна Гончарова золотом своей блистательной близости к Пушкину намного роскошнее вычурного серебра альтмановской Ахматовой. Елена Анатольевна из породы того же золота – правильной обольстительной женственности. Такое золото выше иронии и выше страданий. Даже выше таланта.

Эта красавица врожденным женским талантом знала, что дама с куревом в руках хорошо выглядеть не может по определению; исключение составляет сеньора в карибском стиле с изящным длинным цилиндриком в длинном же мундштуке. Но длинный мундштук по российским меркам означает либо социальный статус ого-го, либо самые сливки полусвета: судя по сведениям газет и журналов, не дешевле трехсот пятидесяти долларов за ночь, причем далеко не с улицы. А это совсем не Карибы. У Елены Анатольевны больших денег не было, сил отказаться от дурной привычки – тоже не было, поскольку ради кого, собственно? Она прекрасно понимала, что запах изо рта и что легкие, и что зубы. Курила умеренно. Она всегда, в любой позе и при любом освещении была чудо как хороша. Природное богатство, то, что имиджмейкер может только испортить. Она была хороша настолько, что все мужчины фирмы знали ее возраст: тридцать пять лет. Одиночество было способом ее жизни вот уже два года или около того. Возможно, иногда ее посещали мужчины-на-ночь-на-две, но Елена Анатольевна несла в себе полное нежелание делиться секретами интимной жизни с кем бы то ни было. Кое-кто в офисе хвастался, что «завалил ее как-то раз». Но доказательств представить не удавалось, причем Игорь точно знал, в чем причина отсутствия доказательств: в отсутствии самих фактов. Здесь ей было не с кем. Поразительная красота Елены Анатольевны пребывала на том отрезке женского пика, который уже заворачивал слегка к низу. Через три-пять лет разрушение приступит к своей ужасной работе. Это Россия, и здесь небогатой женщине после тридцати и с дочерью одиннадцати лет чрезвычайно трудно уподобиться Джейн Фонде. Подиум плакал по ней: высокая, стройная, с небольшими, но эффектными грудками, волосы каре светлый каштан, походка и прямая гордая осанка балетной юности, грация превосходного, хотя и не столичного танцевального училища. Никаких мышц, спорта, чуть-чуть кремов и огромная даровая женственность. Елена Анатольевна эти три-пять лет могла бы сиять. Но рискнув верной работой ради подиума, можно и сорваться, а ребенок – существо довольно дорогостоящее и требует благоразумия. Лицо Елены Анатольевны, надо полагать, моделировал некий анатом эпохи Возрождения: в чертах присутствовала точная геометрия: классический прямой нос, высокий лоб, тонкие изогнутые полукружиями брови, маленький, чуть строгий рот. Почти полное отсутствие косметики, только немного тона для кожи и блеска для губ. Должно быть, анатом бывал в Леванте, а то и в византийских землях: по миндалевидному разрезу глаз легко угадывался его восторг и тайное преклонение перед восточными женщинами. Дороги судьбы однажды должны были привести анатома-итальянца в места не южнее Ютландии. Эскиз лица Елены Анатольевны наложили на белую скандинавскую кожу. Какой потомок конунгов привез в родной фьорд добычу из гарема, чтобы его внук помог своей жене зачать северную турчанку, сирийку, левантийскую красавицу? Елену Анатольевну чертили с очень древних и очень классических образцов. Надо полагать – да кой черт полагать – чувствовалось за версту, что внутри этой женщины была спрятана примерно такая же по принципу действия, как у Игоря, шкала, но только в отношении мужчин. Бог весть, действовала ее шкала на сознательном или подсознательном уровне, одно явно – действовала. То, что внимательный мужчина мог счесть внутренним благородством, играло роль точного механизма, определявшего: кто получает право на благосклонность и близость Елены Анатольевны. И то, и другое, в тонком устройстве шкалы оценивалось как награда за некие достоинства, за рационально неопределимую мужскую настоящесть, довольно редкую для современных городских условий. Игорь, чуть ли не единственный из сотрудников фирмы, проходил тест…

Так вот, зная, что курящая женщина не сумеет, как бы ни подыскивала способ, позу, сложение пальцев, выглядеть изящно, Елена Анатольевна курила так, чтобы сигарета была спрятана от наблюдателя. Сигарета в ее пальцах неизменно пребывала ниже уровня крышки стола.

Губы Елены Анатольевны улыбались дружелюбно и невинно. Ослепительный темперамент Елены Анатольевны языком темно-карих зрачков в миндалевидных восточных глазах обещал в тысячу раз больше губ; он обещал страсть. Не погибель какую-нибудь, а преданную, нежную, заботливую страсть, о которой с отрочества мечтает мужчина, и которой до самого гроба не получают девять из десяти мужчин. О!

Женские глаза – великое орудие обмана. Так мало слушает мужчина свою избранницу, так мало думает о ее характере! и даже по телу может томиться не столь уж сильно. Но обещающие глаза женщины плетут экзотические сказки о чудесной близости душ, о прекрасном диалоге на всю жизнь – как не быть тут любовному пыланию в простоватом мужском сердце; нельзя сказать, что близости такой и диалога быть не может, но абсолютное большинство обладательниц обещающих глаз, никогда не видели, не чувствовали, не знают как это бывает и никогда не смогут сотворить больше чем на неделю – то, что обещают глазами навек. Однако и не обещать не могут: природа сильнее. Обманувшись, глупцы кричали, кричат и кричать будут: ты такое мне сулила; на что получают резонный ответ – нет мол, не говорила я ничего такого; и правда, вроде бы не говорила. Но что же было такое обещающее, ведь было что-то? Кто в таких случаях вспомнит глаза! Труп так и не понял, чем его закололи.