Александр Зорич - Чрезвычайное положение

Одним словом, я принял душ, разбросал свои распакованные вещи по ящикам и, серьезный, словно начинающий паладин, пошел гулять по гостинице. Да-да, так и есть – ничего не изменилось, кроме порядка следования картин на стенах и сорта герани в чугунных вазах – теперь садовник предпочитает розовую, раньше была красная. Даже обедали теперь как раньше – в половине второго, и те же морды, за исключением уборщика и смотрителя конюшен – обоих убили на войне. Со мной приветливо здоровались, а кое-кто даже претендовал на то, чтобы меня разговорить. Так я слонялся до самого вечера, время от времени злоупотребляя виноградными микстурами местного производства. А когда часы отстучали десять, портье напомнил мне, что время закрывать шторы. Я думал было сказать, чтобы он катился подальше со своими шторами, но потом распорядок, который начал уж было по-новому (или, может, по-старому) механизировать мое тело, взял свое. В конце концов, на самом деле этот ритуал ни к чему не обязывает – думал я, я не обязан никого осеменять только лишь потому, что кто-то сказал «спасибо!», мне стало легче, в общем, я пошел. В одном из номеров я тут же налетел на чемодан, который стоял чуть ли не на пороге. Дама в глубоком трауре сказала мне «здравствуйте», причем я был настолько пьян, что не сразу узнал в этой даме Ширли, а узнал я ее только когда она подняла с лица покрывало густого черного газа.

– Что случилось? – спросил я, я имел в виду траур. – Кто-то умер? Кто?

Она сказала, что умер муж, а когда я спросил, просто из вежливости, от чего – тиф, язва или, может, просто от старости, ведь может же такое быть? она сказала, что его убили, я мастак притворяться, но тут я был искренне удивлен, в принципе, это не часто у нас случается, чтобы кого-то убили, если только не война, а она сказала довольно раздраженно, что не ожидала, что я такой тупой, но, ей-Богу, дело было не в тупости, просто «убили» и «казнили» – это не одно и то же, в конце концов F. получил по заслугам, ему поделом, он не херувим, это мягко говоря. Вообще-то, тюрьма добавила мне адекватности, тот факт, что муж Ширли и F. – одно и то же лицо, меня впечатлил хоть бы уж тем, что этим много чего объяснялось, вот, например, та открытка, которую получил F. от какой-то другой Ширли, а я чуть с ума не сошел тогда, подыскивая этому толкование, но, конечно, эта новость не могла ничего существенно изменить, потому что навыки духа не слабеют под напором неожиданных известий, я деловито задернул штору и комната утонула в серых-серых сумерках, я сам снял рубашку, бросил галстук как лассо на свинцовую шишку кровати, стянул брюки и сбросил трусы, Ширли пробовала было отнекиваться и жеманничать, затянула старую песню про «безнравственно», но надолго ее не хватило, тем более, что воды теперь было – залейся, за те четыре года, что я провел в казенном доме, акведук успели отстроить заново.