Кори Доктороу - Часовых дел дед

Еще более потрясающими вышли ноги, обязанные своим существованием лично мне: пара рычаговых механизмов поднимала чучело из сидячего положения в полное стоячее, а три спрятанных в грудной клетке гироскопа восстанавливали равновесие. Благодаря этим последним стоял Дробила весьма натурально. А когда мы передвинули мебель так, чтобы спрятать Монти и Дору за большим креслом, можно было сидеть в гостиной и на полном серьезе беседовать с Дробилой, даже не подозревая – если не присматриваться слишком сильно и не знать, куда смотреть, – что общаешься не с обычным смертным человеком, а с автоматом, состоящим из хорошо продубленной плоти, стальных пружин и керамики (нам понадобилось изрядное количество изготовленного на заказ протезного фарфора для ног, но детишки, у которых не хватает одной, а то и двух, всегда в курсе, у кого из ножных дел мастеров в городе самый лучший товар).

Так что когда на следующее воскресенье к нам вновь явились благочестивые сестры, их благополучно препроводили в гостиную, где тюлевые шторы создавали приятный полумрак. Там они светски побеседовали с Дробилой, который вежливо встал, когда они входили и выходили. Одна из наших девочек отвечала за руки и намастырилась работать с ними так здорово, что конечности двигались более чем убедительно. Достаточно, во всяком случае, убедительно, потому что сестры оставили ему мешок одежды и мешок апельсинов – прямиком с корабля, прибывшего из Испанской Флориды по реке Святого Лаврентия в порт Монреаля, откуда ценный груз доставили в Грязный Йорк по железной дороге. Они уже, бывало, преподносили Дробиле эти сочные сокровища, «чтобы уберечь милых деток от цинги», однако тот неизменно оставлял их себе – ну, или загонял своим приятелям за добрый звонкий пенни. Мы пожрали восхитительные плоды, аки волки голодные, сразу после службы, а затем продолжили день отдохновения играми и бренди из закромов Дробилы.

Неделя проходила за неделей, сопровождаясь мелкими, но впечатляющими усовершенствованиями нашего заводного: руки теперь могли брать предметы и подносить дымящуюся трубку ко рту; хитрый механизм позволял откидывать голову и хохотать; пальцы барабанили по столу; глаза провожали визитера по комнате, а веки моргали, хотя и медленно.

Однако у Монти имелись куда более масштабные планы.

– Я хочу поставить тут новый пятидесятишестибитник, – поделился он как-то, показывая на счетную панель в кабинете у Дробилы – жалкую восьмибитную развалюху.

Сие означало, что у нее было восемь тумблеров, управлявших восемью рычажками, подсоединенными к восьми медным стержням, выходившим на общественную компьютерную сеть, протянутую под мостовыми Грязнухи-Йорка. Дробила пользовался восьмибитником для ведения бухгалтерских книг «Святой Агаты» – и тех, которые показывал сестрам, и тех, где подсчитывал реальные барыши. Одному «счастливчику» из детей дозволялось оперировать огромным, тугим возвратным рычагом, отправлявшим данные в Счетную Палату для очередизации и обработки на больших машинах, лишивших меня в свое время правой руки. Буквально через мгновение обработанный ответ возвращался на рычаги над тумблерами и проходил через подсоединенный к ним интерпретационный механизм (у Дробилы это была телеграфная машина, печатавшая сообщения на длинной, узкой бумажной ленте).

– Пятидесятишестибитник! – Я воззрился на Монти, уронив челюсть.

Нет, я слыхал даже о шестидесятичетырехбитных машинах: в наш век нет ничего невозможного, особенно если ты – крупная транспортная компания или популярный страховщик. Но в частном доме! Да от грохота тумблеров у нас перекрытия обрушатся! Не забывай, дражайший читатель, что каждый новый бит удваивает вычислительные способности домашней панели. Добрый Монти предлагал, ни много ни мало, увеличить компьютерную производительность старушки-Агаты в квадриллион раз! (Мы-то, компьютерщики, привыкли оперировать такими дикими цифрами, но вас они могут и смутить или даже напугать. Но бояться на самом деле нечего: квадриллион – число настолько чудовищное, что у вас все равно мозг треснет досчитать до него.)

– Монти, – просипел я, – ты что, вознамерился открыть бухгалтерскую компанию в «Святой Агате»?

– Ни в коем случае. – Он приставил палец к носу заговорщическим жестом. – Ни в коем случае, мой возлюбленный друг. Я всего лишь подумал, что мы могли бы встроить в грудную клетку нашему старому миляге прехорошенькую счетную машинку, которая могла бы принимать программы, набитые на действительно мощной системе. Тогда он сможет разгуливать везде самостоятельно, самым натуральным манером, и даже вести беседы, будто живой человек. Подобное творение предоставит нам еще больше свободы и защитит от внешних поползновений – ты только представь себе!

– Но это будет стоить чертову охрененную кучу денег!

– Вот уж не думаю, что мы станем за это платить! – заметил Монти и снова постучал себя пальцем по носу.

Вот так я и оказался неожиданно для себя в нашем местном канализационном коллекторе – глухою ночью, семнадцатилетний дылда во главе банды из восьми детишек о десяти руках, семи носах, сорока пяти пальцах и одиннадцати ногах на всех, свирепо и торопливо тянущей тысячи высокоточных медных толкателей с тонко сбалансированными сочленениями от локального многозадачного амальгамирующе-амплифицирующего распределительного узла в хозблок «Святой Агаты».

Разумеется, у нас ничего не вышло. Не в первую, по крайней мере, ночь. Но зато мы ничего не оборвали и не подняли по тревоге Верхнеканадское Счетно-надзорное Бюро, которое вряд ли бы отнеслось снисходительно к нашим шалостям. А еще через три ночи, после долгих часов настроек, перенастроек, смазки, молитв и ругательств панель «Святой Агаты» так-таки засверкала шестьюдесятью четырьмя латунными переключателями – последним писком новейшей инженерной мысли.

Вся «Агата», почти не дыша, стояла перед аппаратом, натертым до зеркального блеска Безносым Тимми. Носа Тимми лишился, когда нетрезвый мастер налетел на него в цеху и ткнул лицом в крутящийся точильный камень. В смутном газовом свете мы с тихим благоговением взирали на героев, достойных эпической древности. Когда Монти обернулся к нам, в его глазах блестели слезы.

– Сестры и братья, гордитесь собой! В «Святой Агате» только что взошла заря нового дня. Благодарю вас всех. Я восхищаюсь вами!

Мы отметили победу остатками хозяйского бренди – каждому, даже самым крохам, досталось с хороший наперсток – и подняли тост за отважных и умных питомцев сего благословенного приюта и лично за Монти Монреаля, нашего спасителя и благодетеля.