Сергей Карпущенко - Маска Владигора

— Грунлаф так богат, что не нуждается в подарках! Если бы ты видел его сокровищницу, то был бы куда сговорчивей.

Владигор улыбнулся:

— Я не падок на чужие богатства. Мне и моего хватает…

Он продолжал улыбаться и тогда, когда Хормут, не прощаясь, зашагал к выходу, всем своим видом демонстрируя обиду. Но ни князь, ни посланник не знали, что разговор их подслушивал все тот же кухонный работник, который незадолго перед этим наблюдал через щель в стене стрельбу владетеля Ладора из самострела. Пока Хормут с дружиной, отяжелевшие после обильного угощения и выпивки, спускались по лестнице во двор, этот человек лишь одному ему известными ходами покинул дворец, стремясь поскорее выбраться за пределы столицы Синегорья.

Вскоре под аркою городских ворот простучали копыта лошадей, на которых рысью скакали борейцы.

— Пусть лесная нечисть заведется в этом проклятом Ладоре! Пусть боги разрушат его стены! — прокричал Хормут, оборачиваясь в сторону города, но находясь от надвратной стражи уже на таком расстоянии, что его слова никак не могли быть услышаны ею и переданы потом Владигору.

Однако лишь только иги выехали на дорогу, что вела к Борее, как на их пути, внезапно вынырнув из кустов, появился какой-то человек.

— Что это за сволочь задерживает наше движение? — грозно спросил Хормут у ехавшего рядом с ним дружинника.

— Должно быть, нищий клянчит милостыню, — отвечал тот.

— Милостыню?! — заревел обозленный на все Синегорье посланник Грунлафа. — Сейчас он получит ее сполна!

И Хормут уже начал вытаскивать из ножен свой длинный меч, собираясь выместить гнев на беззащитном оборванце, но тот, предупреждая его намерение, бросился перед ним на колени прямо в дорожную пыль и воскликнул:

— Славный, благородный Хормут, посланник Грунлафа, князя Бореи! Конечно, ты можешь убить меня, но тогда ни ты, ни Грунлаф, ни племя игов никогда не узнают одной очень важной тайны, а это может обернуться для всей Бореи величайшими бедами!

Хормут натянул поводья, но правая его рука продолжала сжимать рукоять меча. Он смотрел на уродца с изумлением, не веря, что этому мозгляку в самом деле может быть известно что-нибудь важное.

— Послушай, ты, навозный жук, что ты мне голову морочишь? Лучше уйди с дороги по-хорошему, иначе плохо тебе придется.

Хормут вновь собирался выхватить меч, готовый изрубить дерзкого синегорца, но его товарищ шепнул ему:

— Постой, Хормут, а вдруг он на самом деле знает тайну, способную хоть в чем-нибудь стать полезной Грунлафу? Выслушай его и, если рассказ покажется тебе не стоящим потраченного времени, тогда и разделайся с мерзавцем.

Хормут важно кивнул:

— Ладно, синегорский скот, рассказывай, что ты там знаешь, да только побыстрей, времени у тебя совсем немного!

Синегорец, уже явно жалея, что преградил дорогу посланцу Грунлафа, залепетал, спеша и сбиваясь:

— Благороднейший Хормут! Я — поваренок по прозвищу Солодуха, работаю на дворцовой кухне. И вот узнал я, что князь Владигор изобрел такое сильное оружие, стрелы которого способны с расстояния в тысячу шагов пронзать по три воина, закованных в железные латы, каждая! Головы глиняных истуканов срезаются стрелами, точно кочны капусты ножом крестьянина! О, я видел действие этих стрел — оно ужасно! Лук против этого оружия — ничто! Владигор измыслил свое оружие для войны с Бореей!

Хормут недоверчиво покрутил головой:

— А не врешь ли ты, поварешка? Где это видано, чтобы стрелы летели на тысячу шагов и убивали сразу трех человек? И не подослан ли ты самим Владигором, чтобы запугать Грунлафа?

— Нет-нет! — Солодуха вцепился в узду Хормутова коня, страшно боясь, что ему не поверят и немедленно лишат жизни.

В разговор вмешался дружинник, что ехал подле Хормута. Он был умнее посланника и догадывался, что поваренок не лжет, хотя поверить в страшную силу невиданного прежде оружия он тоже не мог.

— Скажи-ка, приятель, а как выглядит этот… лук? Что толку рассказывать нам о стрелах… Поведай лучше о самом оружии. Ты видел его?

— Нет, господин, не видел. Не разглядел! Свечи освещали лишь ту часть палат, где стояли глиняные болваны. Я только слышал звук, который издавала тетива, такой громкий, будто хлопал пастуший кнут.

Хормут рассвирепел. То обстоятельство, что поваренок даже не видел загадочного оружия, о котором говорил, окончательно уверило его в том, что рассказ о стрелах, летящих на тысячу шагов, — военная хитрость Владигора, придуманная им с целью испугать посланца, да и самого правителя игов, — знайте, мол, что война с Синегорьем окончится неудачей.

— Кнут, говоришь? — вскричал Хормут. — А звук от пощечины, которую я тебе сейчас влеплю, не громче ли будет?

И со всего размаху он смазал Солодуху по лицу, да так, что тот отлетел на три шага и покатился в дорожную пыль.

— Верьте мне! — закричал Солодуха, тотчас вскочив на ноги. — За скромное вознаграждение вы найдете во мне верного помощника! Я могу провести во дворец Владигора любого, кто пожелает, и каждый убедится в том, что я не лгал и что это страшное оружие действительно существует!

Хормут, однако, не желал более его слушать и взмахнул мечом, решив прикончить уродца, но дружинник вновь удержал его:

— Нет, погоди! Парень, вижу, за что-то ненавидит Владигора не меньше, чем ты, так зачем же убивать этого хорька? Понятно, что он мерзавец и заслуживает смерти, но нам он может пригодиться. Давай захватим его с собой. Или нет, постой! Пусть возвращается во дворец и попытается узнать подробней, что это за оружие, которое стреляет на тысячу шагов и пробивает латы сразу трех воинов. — И, уже обращаясь к Солодухе, проговорил: — Слышал? Иди к своим и будь глазами и ушами славного Грунлафа! Узнай как можно больше не только о новом оружии Владигора, но и обо всех его планах. Вот задаток…

Дружинник, сунув руку в седельную суму, достал оттуда слиток серебра и бросил его под ноги Солодухе. Всадники, ударив в бока лошадей каблуками сапог, помчались по дороге в сторону Бореи.

Грунлаф, князь игов, ничем не выразил своего негодования, он не бил Хормута по щекам и не поносил его позорными словами. Оскорбленный отказом Владигора до глубины души, он сидел, крепко сцепив на коленях руки и опустив на грудь голову, украшенную уже поседевшей гривой длинных, все еще густых волос. Его борода, доходившая чуть ли не до пояса, стягивавшего стройный стан пятидесятилетнего властелина игов, вздрагивала — так сильно билось его сердце. Хормут же, повествуя о своей беседе с князем Синегорья, изрядно преувеличивал свои заслуги, — по его словам, он едва не сорвал голос, убеждая Владигора, что союз с игами сулит синегорцам немалые выгоды, а также расписывая прелести княжны Кудруны.