Ольга Макарова - iii. Камень третий. Дымчатый обсидиан

Продолжая размышлять над сущей ерундой, Кангасск расстегнул верхние пуговицы, чтобы открыть тело прохладному ветру.

Вид с Восьмого Холма Назаринов открывался захватывающий, несмотря на то, что желтые цветы, давшие свое название всем двенадцати холмам побережья и теплому течению, омывающему эту часть материка, уже закрылись. Ослепительно золотой на закате, сейчас весь берег был такого же цвета, как рубашка Кана. Впрочем, подступающая ночь постепенно крала все краски. Один за другим в городе загорались Лихтовые уличные фонари.

У себя на Холме Кангасск тоже засветил пару Лихтов и поднял их повыше, чтобы его было хорошо видно издали.

Он ждал долго и терпеливо. Время шло, а среди полуразрушенных мраморных колонн и арок Восьмого Холма блуждал, кроме Кана, один только ветер.

В конце концов, прислонившись плечом к пустому постаменту, на котором от статуи осталась только потрескавшаяся мраморная ступня, Кангасск скрестил на груди руки и стал просто, без всякой цели смотреть на море: на дрожащую среди волн лунную дорожку; на молчаливые корабли в порту; на далекий, теряющийся во тьме горизонт…

…Кангасск не слышал этих шагов — настолько легки они были. Он почувствовал и обернулся: в сиянии двух его Лихтов стояла девушка. Она была невысока ростом, приятной полноты — и улыбка, если б она улыбнулась, шла бы ей невероятно… но девушка была печальна, и черный плащ на ее плечах отчего-то наводил на мысли о трауре.

Робко улыбнувшись, Кангасск шагнул навстречу. Некоторое время брат и сестра молча смотрели друг на друга. Сестра нарушила молчание первой:

— Здравствуй, младший братишка, — сказала она ласково, и печальные глаза ее потеплели.

— Здравствуй… Евжения… — кивнул Кангасск.

Взгляд девушки скользнул по его мечу.

— Удивительно: ты тоже Сохраняющий Жизнь, — отметила она и добавила, чуть отведя край плаща, чтобы был виден и ее клинок без гарды: — Как и мы все…

Не зная, что ответить на это, Кан просто пожал плечами.

— Давай прогуляемся по набережной, — предложила Евжения. — Расскажешь мне, как ты жил… Поговорим…

…Возможно, Кангасск был слишком доверчив, раз так честно рассказал сестре, которую увидел впервые, свою бесхитростную историю жизни в Кулдагане — обычно он всячески уворачивался от вопросов о своем прошлом, потому что искренне считал, что гордиться ему нечем. А тут — поведал все, даже немного пожаловался на отношение горожан к нему и к его матери. Рассказал Кан немного и о своем ученичестве у миродержцев, не касаясь, впрочем, темы стабилизаторов — о них он обещал молчать лично Ориону, сыну звезд; обещаний Кангасск Дэлэмэр не нарушал.

— Скажи… — Евжения остановилась и обратила к нему свое грустное белое лицо. — Ты хотел бы увидеться с остальными братьями и сестрами? И с отцом?

— Хотел бы… — поразмыслив, решился Кан.

— Я не принуждаю тебя, — напомнила ему сестра.

— Нет… я сам решил, правда, — уверил ее Кангасск и сбивчиво попытался объясниться: — Мать мало рассказывала об отце, а о том, что у меня есть братья и сестры, я вообще ничего не знал. Я не могу теперь просто пройти мимо.

— Ты такой искренний, братик, — впервые за весь разговор Евжения улыбнулась. — Искренний и светлый… как мотылек, летящий к фонарю… — она подняла руку и указала на уличный фонарь о трех больших Лихтах, вокруг которых, словно снег, мельтешили крылатые ночные существа.

Больше Евжения ничего не добавила к сказанному, оставив все выводы и размышления брату.

— Я припозднился, извините! — из темноты вынырнул запыхавшийся Кангасск Лар. — Евжения… — кивнул он сестре. — Дэлэмэр… — кивнул он и брату и протянул ему руку.

Невесело ухмыльнувшись Кангасск эту руку пожал: знак мира-первоисточника, одинаково уважаемый и миродержцами, и еретиками, — вот такая вот шутка судьбы.

— Рад видеть тебя, брат! — белозубо улыбнулся Лар.

Говорил он горячо, с напором и очень от души, вправду чем-то напоминая Ориона Джовиба.

— У меня весть от твоего ученика, — вспомнил Кангасск, едва уловил это сходство.

— От моего Ориона? — Лар подозрительно прищурился и подался вперед.

— Да. От Ориона Джовиба. Он просил передать, что жив и здоров…

— Где он теперь? — нетерпеливо перебил старший брат.

— Он гость в Цитадели, — ответил Кангасск спокойно.

— О, святые Небеса… — вздохнул Лар, взъерошив пятерней свои и без того лохматые волосы. — Я думал, мертв мой парень… Напомни как-нибудь потом расцеловать тебя за такую добрую весть!.. а пока расскажи мне о нем. Где ты его встретил? И какого лысого пня мой ученик делает в Цитадели?..

— Это… кхм… долгая история… — замялся Кангасск, пытаясь переварить такой бурный поток слов и эмоций.

— Да мы не торопимся! — отмахнулся Лар. — Правда ведь, Женя?..

Стараясь быть как можно более кратким, Кан поведал брату о битве на корабле и прибытии в Цитадель. Тот слушал внимательно, лишь изредка покачивая головой, словно верил и не верил рассказу одновременно.

— …Слушай, Дэлэмэр… — заговорил он предельно серьезно, когда Кан окончил свое повествование. — Я тебе благодарен от всего сердца за то, что ты его спас. Честно! — для большей убедительности Лар хлопнул себя ладонью по груди. — Но упаси тебя Небо и все известные боги ляпнуть что-нибудь подобное при отце! Для него Орион должен быть мертв. Так же, как и остальные…

— Стоп!.. — Кан выставил вперед открытую ладонь. — Орион говорил, что все девять были живы и здоровы, когда он уходил…

— Конечно, были… — помрачнел Лар. — Мой парень и не ушел бы, будь дело плохо… Пойдем, я тебе кое-что объясню по дороге…

Все трое — два брата и сестра — неспешным шагом продолжили свой путь по набережной. От того, что вот так запросто, при первой же встрече рассказывал Кану Лар, волосы шевелились на затылке… Кан одного не мог понять: зачем ему, Ученику миродержцев (читай — враг номер два), говорят все это? Чего ждут от него в обмен на тайны Ордена? И какова истинная цена этих тайн?..

— …Ну, теперь ты морально готов встретиться с отцом, — заключил Лар, похлопав младшего брата по плечу. — Он несколько… неадекватен в последнее время… и я не знаю, зачем он так хочет видеть тебя… Но ты не переживай — мы тебя в обиду не дадим, младший.

— Спасибо… — только и сумел ответить Кан, совсем переставший понимать, что происходит, и чувствующий себя неразумным ребенком, чьи способность явно переоценили.