Вилл Третьяков - Увидеть Дракона…

— Наденьте, добрый сэр рыцарь. Защита от пыли.

Повязка мягкой кожи, сзади тесемки, а спереди прорези для глаз, которые смыкались при особо сильном ветре. Не проще ли зажмуриться? Но моя глупая голова не отворачивалась, и глаза смотрели, и я не то чтобы дышал, а сдерживал губами ветер, плотный как масло.

Наконец я различил мелькание тени и солнца на доспехах кузнеца. На помосте никого более не осталось, а он суетился, треножник составляя из копья, и щита, и длинного меча, прилаживал, и сцеплял, и скручивал, но ему мешал щит, который парусил и рвался из рук. Кузнец, было видно, поднатаскался в этой механике, но не учел такой очевидной малости — его заветную конструкцию, способную, дескать, выдержать тяжесть колокольни, собирать придется не на заднем дворе, залитом солнцем и дремой, небось еще под смех и щебет подружки, а вот здесь, в десяти шагах под летучей колокольней, под свистящим ужасом, в тугих вихрях, секущих по латам. Вот в несчастный миг воля его отказала, и сердце затопил только гнев на все сущее, он воздел кулаки к небу — к брюху воющей своей смерти, тотчас дикий порыв смахнул на головы щит, за ним, вильнув в обе стороны, последовал в связке прочий лом, но до лома ли было… Дракон ударил.

Хвост размазал людей, точно худые бурдюки с кровью, и вознесся выше башенных шпилей и ударил накрест. Он произвел оба удара с лету, вполсилы, и снова ушел круто ввысь, и, проносясь над трибуной, оросил нас горячими каплями, они срывались с его бритвенной чешуи подобно грибному дождику при ярком солнце и свежем ветре. Я потерял всякую способность рассуждать здраво, мозг сдавило и потемнело в глазах. Я схватился за голову, как бы запоздало защищаясь от вихря, и сразу оторвал руки от нее — они стали липкие и мокрые. Кровь окрасила весь мир, я не смел свести пальцы и трясся, как босиком на мерзлой земле, эта лихорадка завладела моим телом помимо меня. Но страшнее и свиста, и клекота, и перепончатых грозовых крыльев оказались такие же немощные людишки, как я, под хвостом дракона они бесновались и вопили, и размахивали окровавленными руками. Мои соседи по трибуне, сдержанные солидные горожане…

— Оле, оле! — вскипал рев над площадью мертвых, и снизу эхом откликались живые еще, зажатые в кровавом месиве, охваченные тем же мерзостным ликованием. — Оле! — и я с облегчением провалился в тишину, уходя в обморок с последней смутной мыслью — где-то я видел подобное, гораздо раньше.

Очнулся я в ту же секунду, омытый и переодетый в сухое, в большой комнате без окон и с глубокой аркой, уходившей в свет, вместо двери. Пол густо покрывали луговые травы, кошенные на заре, еще полные сладкого сока. Пахло божественно. Я усомнился в правдоподобии драконьей мистерии и попутно вспомнил, что подобного я не видел, а слышал о нем. Рамон из Толидо рассказывал приятелям, адептам одного с ним выпуска, какие потешные поединки с быками устраивают у них селяне, и посетовал, что не может одним словом перевести название этого зрелища, нет — единоборства, да нет боя… Тут в беседу старших нагло ввязался я и предложил «гон быков», и получив заслуженную затрещину, собрался было скромно удалиться, не благодаря за науку, но успел расслышать удивленное восклицание Рамона: «А щенок-то прав!», после чего удалился окончательно. И вот во мне зреет то же чувство — нечаянной, незримой победы при наличии явного подзатыльника.

За мной следили незаметно, и не повернулся я еще на бок, как бесшумно вошел продавец снов по пахучему ковру, сдержанно улыбаясь, приветливо кивая.

— Как вам понравилась мистерия?

Он не останавливался ни на миг, настойчиво тянул меня за рукав, и даже когда я уж встал, он увлекал меня дальше, под арку, в открытую ветру и солнцу галерею. Мы быстро шли, скользя по мраморным плитам, а снег на вершинах блестел беспощадно, и облака стояли под нами снежными клубами. Когда холодный ветер слабел, становилось жарко. Редкие часовые вяло вскидывали руку при нашем приближении и вновь замирали, засыпали наяву с открытыми глазами.

— Кому понадобилась такая бойня?

— Она необходима. Дракон действует как орудие промысла божьего. На дракон-фесте город избавляется от злодеев, которые отягощены тайными грехами, которые недоступны для суда людского. Каждый обязан пройти сие испытание. А если уклоняется — что ж… Велика ли разница — от хвоста ли, от руки… Сюда, прошу вас.

Теперь мы начали спускаться, ступени так же скользили под ногами, и я отслеживал свой путь ладонью по штукатуренной стене. Каждый полный оборот лестницы отмечался площадкой и узкой бойницей. В бойницах трепетала голубизна и сияли снега. Он торопил, я нарочито медлил.

— Господь сам оборонит невинных, так?

— Истинно. Вы ухватили самую суть.

— У нас эту самую суть ухватили задолго до моего рождения. Неужто вы верите, что злобное чудище, кровожадное…

— Да они как котята под опытным драководом! Вспомните, он ни разу не выдохнул на площадь. Цела и трибуна, и дома.

Бойницы остались выше, свет дня померк, но необычайно ярко горело прозрачное масло в опаловых полукруглых плошках, без дыма, без запаха.

— Его люди вели?

— Ну да, а как же иначе? Кто-то должен ведь отвечать за то, чтоб пресветлый король убил его на излете, а потом вывести зверя за пределы города, прямехонько в Бренный Колодец.

Вскорости выяснилось, что король в выверенное время рубил канат гигантской баллисты, и полуживая скотина пикировала в бездонный провал за городом. Драководы умело ловили свой шанс и ухитрялись уцелеть в пяти случаях из семи. Спертая духота вызвала мысль о пламени подземном.

— Сколько ж можно спускаться?

— О — видно, что вы не испытали пешего восхождения. Обитель пресветлого короля чудесное чудо, я бы…

— Когда я встречусь с ним?

Он вздрогнул и застонал, как от святотатства.

— Молчите, молчите… В Книге Судеб указано все до мелочей. Да, да, он и сам жаждет беседы с вами, но только после… Вы понимаете? Мы ждали триста лет, подождать еще денек… Минуту…

Коридор оборвался литой медной дверью, гладкой, будто лед на пруду. Продавец снов запустил руку в узкую нишу и нащупывал сокровенные запоры. Неожиданно для такой тяжести, дверь тихо вползла в стену.

Открылась обширная палата, обильно освещенная, из нескольких покоев. Доспех на распялке, еда и питье на столе, журчание воды, крутой пар из большого деревянного чана… Молча склонились прислужники в однообразной серой одежде.

— Довольно. Не сдвинусь с места. Хватит мною играть. Гори огнем ваша злосчастная страна Мо, и Книга Судеб, и все ваши долбаные секреты.

Он остолбенел, как бы втянутый в стену.